Гришка долго читал верхушку страницы, шевелил в такт слогам губами и, вздохнув, вернул листок китайцу.

— М-да, хошь не хошь, а зимовать тут, — хмуро покачал он головой. — Я знал.

Дин спрятал газету, кивнул Хабаре и Дикому.

— Надо лес ходи. Леса сани ести. Моя груз таскай.

Помедлил, поправился:

— Лосадка таскай. А я — помоги.

Гришка повеселел, распорядился:

— Айдате!

Шагая за Дином, Хабара говорил ему в спину:

— Умно, старик, чё груз в сторонке оставил… Всяко бываеть…

Вскоре все вернулись в лагерь, таща за собой сани. Скачки́ были нагружены доверху и покрыты одеялами. Дин брел сзади, низко уронив голову. Дойдя до чурбана, он почти упал на него, стараясь отдышаться.

Но вот китаец поднял голову, и неясная улыбка сморщила ему лицо.

— Все холосо, — прохрипел он, моргая воспаленными глазами. — Я золото плодавай, много чиво купи…

Поднялся и стал дрожащими руками развязывать веревки.

«Вот поди ж ты, — думал Россохатский, наблюдая за тем, как старик, постепенно доставая вещи, раздает их бродягам. — Мечутся, как рыбы в половодье, а все ж — табуном…»

Дин неторопливо, часто останавливаясь и отдыхая, вручал артели вещи. В санях не было ничего лишнего, почти каждый предмет вызывал общий гул одобрения.

Больше других был доволен Дикой. Старик привез ему черный дубленый полушубок, пимы, грубошерстные варежки. Одноглазый облачился в обновки, ходил, похлопывая себя длинными руками по бедрам, хвалил китайца:

— Ловкий, скажу я вам, старикашка! Гляди-ка, что спроворил!

Хабаре Дин отдал два банчка спирта, курево, патроны, спички.

— Добро, отец, — кивнул Гришка. — За мной не пропадеть.