Несколько минут он не двигался, вслушиваясь и вглядываясь в белую гладь реки. Вокруг по-прежнему было тихо и мертво.

Наконец решил пройти по Китою на восток. Следовало убедиться, что тот, второй, не спрятался где-нибудь поблизости, а вернулся туда, откуда пришел.

Андрей медленно направился вперед, держась санного следа. Сбоку от полозьев отчетливо виднелись две лыжни.

Впрочем, уже вскоре Россохатский нашел в мешанине конских отпечатков обратные следы и облегченно вздохнул: напарник Дина отправился на восток верхом.

Андрей развернул лыжи и поспешил в лагерь.

Возле землянок, у голых теперь саней, никого не было, кроме китайца. Заметив молодого человека, старик поднялся и метнул в подходившего настороженный взгляд. Потом спросил грубовато:

— Твоя где был?

— На Китое.

— Твоя все видел?

— Да.

Дин сухо улыбнулся.

— Хао. Много знай — мало спи. Мы ничего не знай. Пожав плечами, добавил:

— Мы далеко живи, тайга везде, стена везде — Ван-ли-чан-чэн[54]…

Он попросил офицера подождать, направился в землянку и вернулся с узлом. Развязав концы тряпки и дружелюбно подмигивая, передал Андрею плоский резиновый рукав со спиртом и дюжину соленых омулей.

— Это все — твоя, — сказал он удивленному сотнику. — Твоя мне крест давала. Много золота — крест. Это все — твоя.

Внезапно вздохнул.

— Дин — старая люди. Твоя тоже ему когда помоги.

Пройдя в землянку Кати, сотник присел у печки и несколько минут молчал. Наконец решил рассказать о следах.

Выслушав его, Кириллова усмехнулась.

— Я не слепая. Сама видела. Это человек японца, так думаю.