— Чего ж не показался нам?

— К чему глаза мозолить? Он свое дело сделал — можно домой.

В эту минуту возле малой землянки остановился Хабара, крикнул:

— Катя, Андрей, айдате к нам! Разговор есть.

Когда все собрались, Гришка сказал:

— Больше на Китое толочься нечё, так понимаю. Лед уже твердый — идем на Шумак.

Повернулся к старику.

— Сутки те на отдых хватить?

Китаец утвердительно кивнул головой.

— Значить, через день — в дорогу. Там — изба и банька, и к делу поближе.

Никто не возразил.

— Тогда отсыпайтесь, — заключил Гришка. — В запас.

Через сутки, на раннем свете, артель снялась со стоянки и, сойдя на лед, двинулась по реке к устью Шумака. Впереди шел, поскрипывая камасами, Дин, за ним вели под уздцы коней Дикой и Хабара. Сзади шагали на лыжах Кириллова и Россохатский.

Сотник старался не смотреть на Зефира. Жеребец натужно тащил сани с грузом, те самые, с какими китаец вернулся из Иркутска. Глаза на исхудавшей морде коня стали, кажется, вдвое больше. Кобылка двигалась под вьюком, низко опустив голову, и Андрею мерещилось, что она силится прочесть птичьи записи на толстом речном снегу.

На первом же привале, свертывая папиросу, Гришка сказал, хмуря угольные злые глаза:

— Это будеть не сладкая дорога, а все ж полегче, чем летом: ни бродов, ни перевалов, ни дождей. Однако — тайга, и богу не докучайте.

Слова Хабары были не лишние. Уже к этой стоянке Мефодий по-рыбьи хватал воздух ртом, ругался вполголоса и пытался свалить заплечный мешок на сани. Одноглазый затравленно озирался по сторонам, и все как-то внезапно заметили, что в его бороде полно седины.

* * *

Россохатский плохо запомнил дорогу и те каторжные дни, которые потратили на нее. Лошади сильно осложняли движение. Без них проще было бы тащиться по заваленному рыхлым снегом и дымящему пропаринами льду. Но — груз! Разве утащишь такой груз на спине!

Хабара, сменив Дина в голове артели, шел по Китою чуть не ощупкой. Артельщика страшили пропарины — ямы во льду, размытые сильным течением и донными ключами. Схваченные иной раз тонким стекольцем льда и припорошенные снегом, они постоянно грозили путникам горькой бедой.