ШАТУН

Утрами Хабара уходил в тайгу. Он продирался через сплетения стланика, спускался на лед ручьев и реки, не снимая винтовки с плеча.

Возвращаясь в зимовье, садился подле печи и молчал, сильно морща лоб, испепеляя одну цигарку за другой.

— Чё мрачный, как похороны? — как-то спросила Кириллова.

— Да так уж… — неохотно отозвался Гришка. — Тоска томить…

Случалось, артельщик внезапно раздражался, ругал и женщину, и тайгу, и холод, но быстро брал себя в руки. Пожимая плечами, усмехался:

— Не вышла у меня в жизни линия. А в чужое счастье не заедешь, видать.

Россохатскому казалось: он понимает Хабару. Сделав глупость, уйдя в Саян без крайней нужды, Григорий теперь, вероятно, не щадя, корит себя за промашку и злится на пестрых, случайных людей, которые ему совсем не по душе. А может, еще какие причины есть. Мало ли от чего вздыхается на веку…

Иной раз Гришка выходил за дверь и, качая головой, глядел, как из черной баньки змеится дым, толчками уходя в холодное высокое небо. Дикой упорствовал, не желая возвращаться в избу.

Однажды вечером, когда все поели, а Катя топила в ведре снег для мытья посуды, Хабара спросил:

— Чё у нас с мясом? Али начисто подмели?

— Считай, нету, — отозвалась Катя. — Однако конина не тронута.

Хабара помолчал, поочередно обвел мужчин взглядом.

— Берлогу с мохначом в тайге отыскал. Попытаем удачи?

Андрей ответил незамедлительно:

— Пойду. Кровь погоняем по жилам. А то она, как болотце, в плесени вся.

Дин беззвучно пошевелил губами, точно подсчитывал все «за» и «против», вздохнул, раскуривая трубочку.

— Ладына.

— Я — с вами, — перестав полоскать миски, кинула Катя.