В конце июня, когда, казалось, последние надежды уже покидают его, Хабара наткнулся на редкую цепочку шурфов, в щетине травы, почти неприметных. Еще не веря себе, боясь обманной радости, Гришка стал колом возле одной из ямок, и слезы потекли у него из глаз.

Но он тут же взял себя в руки и принялся лихорадочно оглядывать почву, кедры, камни. Через полчаса обнаружил на вековой, замшелой сосне мутную затесь на высоте человеческого роста. Стрелка острием показывала на Шумак.

Дрожа от нетерпения, спотыкаясь и даже падая, он двинулся туда, где мог ждать его невиданный фарт. Но и в эти минуты крайнего возбуждения Хабара не забывал прятаться за кедрами и оглядываться: не следят ли за ним? Все, кажется, было спокойно.

Вскоре выбрался на высокий берег Шумака, круто срывавшийся к воде, прикрытой от взора деревьями. Гришка топтался подле ущелья, выискивая удобное место для спуска, но ничего подходящего не было. Тогда он решил побродить вдоль реки, а при возможности переправиться через нее — поискать дорогу на той стороне.

Однако ничего не нашел и, чертыхаясь, повернул к зимовью. Утро вечера мудренее, завтра он захватит веревку и без риска спустится к воде.

В зимник пришел уже затемно: боясь слежки, путал след.

Катя, Андрей и Дин ужинали постным зеленым супом.

Гришка с излишней торопливостью вытащил из поняги тощего зайца, убитого загодя.

— Еле забил окаянного, больно пугливы стали, — сказал он, усмехаясь и протягивая женщине косого.

— Поди засеки в лед, — проворчала Кириллова, — завтра сготовлю. Шатаешься невесть где.

Дин метнул на Хабару мимолетный взгляд и равнодушно отвернулся.

Гришка покорно прошел к баньке, у которой еще с зимы были навалены куски льда, прикрытые хвоей и сенной трухой, спрятал зайца и вернулся в избу.

Закончив ужин, тотчас легли спать.

Гришка вскочил с нар задолго до солнца. Всю его душу, даже, кажется, тело распирали ощущение грядущего фарта и тревога. Хотелось немедля кинуться к Шумаку, упрятавшему в скалах и зарослях непомерное золото. Но всё же Хабара дождался света, помог Кате по хозяйству и даже взялся было поскрести изрядно засаленный стол. Но тут же навел разговор на харч и, вновь услышав от Андрея, что он мяса Ночки есть не станет, согласно качнул головой.

— Верно, не больно-то жировое у нас житье. Хлопот полон рот, а перекусить нечего.

Потом проворчал, будто колеблясь:

— Все бока отоспал. Разве полесовать? И то известно: из сна каши не сваришь.

Не услышав возражений, схватил ружье, понягу, забежал в баньку, где хранилась веревка, и кинулся в тайгу.

Чуть позже исчез из зимовья Дин.