Потом опять брызнул в глаза день. Было светло и жарко, по лицу ёрзали какие-то насекомые, может, муравьи, а может, и черви, и Хабара беззвучно заплакал от пустой ярости и душевных обид.

Ему казалось: из ран продолжает изливаться кровь, и он мутно подумал — надо найти кровохлёбку, или корень лапчатки, или пастушью сумку, отвары и настойники из них хорошо держат кровь. Еще он вспомнил, что годятся сок свежей крапивы и водяной перец, если в цвету, и еще что-то, какие-то травы… Но всё же у него хватило ума сообразить, что это только мечта, грезы, желание, и ничего нельзя сделать.

После этого он много раз был в беспамятстве, а однажды, очнувшись, вдруг увидел над собой огромные, синие, удивленные глаза Кати.

Она разре́зала узким охотничьим ножом одежду на раненом и, заметив, что он пришел в сознание, вспыхнула от радости.

— Господи, жив! — крикнула Кириллова. — Скорей, Андрюша!

Гришка посмотрел на женщину безучастным взглядом, спросил, трудно шевеля губами:

— Ты убила, Катя?

— Молчи! — закричала она Хабаре. — Молчи бога для!

И сказала, будто малому ребенку, успокаивая:

— Ты сильный, Гриша… На те заживеть…

Андрей приподнял Хабару. Катя осторожно сняла с раненого остатки рубахи и, порвав их на лоскутки, стала перевязывать артельщика.

— Ты убила? — снова спросил он.

Кириллова пристально посмотрела на Хабару, сузила глаза от гнева.

— Блюди язык за щеками… Дурак!

— Значить, Дин… — с видимым облегчением выдохнул Гришка. — Экой поганец.

Помолчав немного, попросил:

— Ты глянь, чё у меня за спиной.

— Потом… потом… — проворчала Катя. — Нашел час в барахле копаться.

— Нет… ты тотчас… теперь же…

— Ах, беда… — расстроенно отозвалась Кириллова, открывая понягу. — Ну, чё тут?.. Топор… махорка… крючки под рыбу… Больше ничё…