* * *

Я приказал Осферту развернуть один из трех парусов, которые мы забрали. Понадобилось шесть человек, чтобы расправить огромное полотнище из жесткой материи с запекшейся на ней солью. Из складок выскочила мышь, но, как только парус был разостлан, я велел бросить его на грязный береговой склон. Сам по себе парус не имел зацепок для ног, потому что парусина недостаточно прочна, но в него были вшиты веревки. Каждый парус имеет такие перекрещивающиеся веревки, и эта веревочная сеть послужит нам лестницей.

Я взял Эдуарда под локоть, и мы с ним спустились к краю паруса у воды.

– А теперь попытайся снова, – предложил я. – Изо всех сил. Обгони меня!

Он победил. Эдуард побежал по берегу, нашел сапогами опору на веревках паруса и добрался до верха, ни разу не пустив в ход руки. Он торжествующе ухмыльнулся, когда я отстал, потом ему в голову вдруг пришла идея.

– Вы, все! – крикнул он своим телохранителям. – Спускайтесь к реке и заберитесь наверх!

Внезапно им всем тоже это понравилось. Все наши воины хотели испытать сеть парусных веревок. Людей было слишком много, и в конце концов парус соскользнул вниз – вот зачем я забрал и рангоуты. Мне пришло в голову пропустить рангоуты сквозь сеть, потом закрепить их, и тогда импровизированная лестница станет жесткой благодаря раме из рангоутного дерева и, я надеялся, останется на месте.

Сегодня же мы просто прикрепили парус к берегу колышками и устраивали гонки, в которых Эдуард с нескрываемым наслаждением то и дело побеждал.

Он даже отважился коротко переговорить с Осфертом, хотя они не обсуждали вопросов важнее погоды, которую сводные братья, очевидно, сочли сносной.

Спустя некоторое время я приказал людям перестать карабкаться по парусу: его следовало тщательно сложить. Все уже поняли, что таким образом можно выбраться изо рва крепости. Взобравшись по откосу, останется только перебраться через стену, и те из нас, кто не погибнет во рву, почти наверняка погибнут на выступе земли под стеной.

Управляющий принес мне маленькую роговую чашу с медом. Я взял ее – и почему-то, когда моя рука сомкнулась на чаше, пчелиный укус, который я считал давно зажившим, начал снова чесаться. Опухоль давно исчезла, но зуд на мгновение вернулся, и я уставился на свою руку. Я не двигался, а просто таращился, и Осферт начал беспокоиться:

– В чем дело, господин?

– Приведи отца Хэберта, – велел я и, когда появился священник, спросил у него, кто делал мед.

– Один странный человек, господин, – доложил Хэберт.

– Мне все равно, даже если у него есть хвост и женские груди, просто отведи меня к нему.