— Юмор у вас… — непонятно с чего вдруг проворчал Скорцени. Вообще-то ему хотелось похвалить Муллу. Поблагодарить всех парней, которые высадились с ним на этот чертов луг, взяли штурмом отель. Но он не знал, как это делается, к тому же терпеть не мог всей этой процедуры — солдатской похвалы. — Что уставились, Мулла? Еще раз проверьте коридоры.

— Есть.

— Каждого, кто не сдал оружие, — пристрелить. На всякий случай.

— Будет выполнено.

— Штубер, Родль, Ханске и вы пятеро — несете охрану. В эту часть коридора никого не пропускать.

Кинооператор теперь нагло совался со своей камерой куда только мог. Но Скорцени стоически терпел его. А в какие-то мгновения даже позировал, отдавая себе отчет в том, что через два-три дня, — если только им удастся благополучно выбраться из этого итальянского Олимпа, — каждый кадр кинохроники уже будет оцениваться дороже самых дорогих бриллиантов. А главное, в Берлине и в «Волчьем логове» ее будет смотреть вея элита рейха.

— Мы выберемся отсюда, парни, — прогромыхал он своим уверенным тевтонским басом. — Даже если Бадольо бросит против нас всю оставшуюся у него армию.

— Я прикажу следить за подходами к вершине, — скупо отреагировал на зов его мужества Мулла.

45

45

Тем временем Штубер выглянул в окно-бойницу. Неровный унылый строй лишившихся оружия карабинеров формировался метрах в пятидесяти от отеля. К нему, грубо подталкивая автоматами, подводили неизвестно где выловленных охранников и нескольких человек в штатском, очевидно, из обслуживающего персонала.

«А ведь не прогремело ни одного выстрела», — только теперь открыл для себя оберштурмфюрер, с удивлением осматривая ряды из двухсот рослых крепких парней.

В горячке операции он как-то не обратил на это внимания, но теперь точно вспомнил: не прозвучало. Хотя, стоя у этих бойниц, они запросто могли перестрелять их отряд еще при высадке из планеров и продырявить сами машины.

«Вот что значит деморализованная армия! — подумал он, еще раз оглядывая жалкий строй. — Здоровые обученные парни… есть оружие, есть идеальнейшие позиции, но нет истинного солдатского духа. Даже когда стало абсолютно ясно, что высадившиеся — немцы, ни один из них так и не открыл огонь, ни один не оказал сопротивления, не пытался перекрыть путь к человеку, которого обязан был охранять».

Будь его, Штубера, воля, он расстрелял бы их. Сейчас же. Не как врагов — как трусов. Но, конечно, прибегать к этому не стоит. Из чисто политических соображений. Перед ними уже батальон пленных.

46

46

Муссолини, одетый в легкое пальто с поднятым воротником, в низко натянутой на глаза шляпе, нервно прохаживался по комнате, время от времени интересуясь у Скорцени: «Ну что там, что там? Будет самолет?», словно тот дежурил у рации, по которой вот-вот мог последовать спасительный приказ. В это время гауптштурмфюрер спокойно сидел в кресле за низким письменным столом, за которым еще недавно, наверное, часами просиживал в ожидании решения своей судьбы Муссолини и, полузакрыв глаза, то ли дремал, то ли о чем-то думал.