— Власть сама вела борьбу с народом и довела страну до того положения, в котором она находится! — ярился очередной исключаемый. — Что поменялось с первого ноября?

— Ничего! — живо откликался зал.

Так и есть, думал Феликс, ничего не изменилось. Эти зажравшиеся депутаты, которые полагают, что их голос — это голос народа, от безнаказанности становятся всё смелее. А сказочная страна, убаюканная голосами усатых сирен, под Боже, царя храни! продолжает сползать в бездну.

В зале наперебой кричали про политику изменников и дураков, которую проводит правительство. Но никто, кроме князя Юсупова, не обратил внимания: всё это время Пуришкевич молчал, хотя даже самые сдержанные депутаты поддались общему разрушительному настроению.

Наконец, Родзянко угомонил одних и велел вывести из зала других, кто угомониться не пожелали. Теперь председатель Совета министров мог выступить.

После дежурных слов о всегдашнем миролюбии России он заявил, что преждевременного мира с Германией, и тем более мира, заключённого отдельно от союзников, не будет никогда. Это, как он выразился, не воля правительства, но непреклонная воля Державного Вождя земли русской!

— Пусть ещё раз услышит весь мир, — патетично сообщил глава кабинета, — что какие бы ни были временные неудачи, великая Россия поставит под ружьё последнего солдата! Мы пожертвуем всем государственным достоянием, но война будет доведена до конца, до решительного конца, до сокрушения навек германского засилья и насилья!

Тоже верно, думал Юсупов, жертвовать чужими жизнями мы умеем, и не своим достоянием — тоже… Пуришкевич молчал, а оратор продолжал, вдохновляясь всё больше:

— Великая держава российская должна стать страною самодовлеющей, находящей в себе удовлетворение всех своих потребностей! Война при всех её ужасах несёт в себе оздоравливающее начало. Несомненно, после войны должен наступить громадный экономический расцвет. Наша общая и чрезвычайная по своей важности задача — упорным трудом подготовить к тому пути…

Депутаты порой выкрикивали язвительные реплики, а Пуришкевич всё молчал. Тем временем председатель Совета министров зачем-то переключился с военной темы на приоритетные национальные задачи — и понёс околесицу про народное образование. Тут Юсупов понял, что пришла пора открыть перламутровую коробочку с волшебным порошком, и порадовал себя щедрой понюшкой.

Ему было известно, что Пуришкевич молчит не просто так. Князь дожидался выступления Владимира Митрофановича — самого правого из всех правых депутатов — и предвкушал сенсацию. Родзянко по-родственному рассказал Феликсу, что накануне Пуришкевич имел тяжёлую беседу с членами своей фракции: он хотел выступить в Думе от имени всех националистов и черносотенцев, но получил отказ — и заявил, что выходит из фракции и дальше намерен существовать самостоятельно. Жест истерический, однако способный вызвать далеко идущие последствия.