— Он очнулся! — Пуришкевич подпрыгнул в кресле. — Смотрите, он сейчас встанет!

Распутин действительно приходил в себя. Правой рукой с массивным золотым браслетом на запястье он прикрыл глаза от света, а левой осторожно ощупывал живот. Грудь его вздымалась неровными толчками, правая нога конвульсивно дёргалась. Рубашка уже заметно намокла от крови. Губы Распутина шевелились.

— Что он говорит? — спросил Пуришкевич, опасливо держась поодаль.

Дмитрий Павлович с британцем подошли к раненому и прислушались.

— Не пойму, — сказал великий князь. — Молится, что ли…

Распутин же, запинаясь, одними губами повторял последние слова своего прощального письма папе-государю, духа своего:

— Скажи твоим родным… я им заплатил моей жизнью… Я уже не в живых… Молись, молись… Будь сильным… Заботься о твоём избранном роде…

Вернон Келл, наконец, принял решение и обратился к великому князю:

— Феликс не в себе. Я прошу вас дойти до телефона. Вызовите, пожалуйста, этот номер, — он протянул визитную карточку без имени, с одними цифрами, — и тому, кто ответит, скажите: Ваня приехал. Одну фразу, ничего больше. Затем вызовите номер «Виллы Родэ» и спросите, нет ли там Григория Ефимовича. Само собой, вам ответят, что нет. Удивитесь и скажите, что он обещал давно приехать и, по всем вероятиям, скоро появится. Поторопитесь, прошу вас!

— Думаю, Феликса лучше отсюда увести, — сказал Дмитрий Павлович.

Британец не стал возражать.

— И вот ещё что, — добавил он. — Пустите музыку. Пускай всё выглядит так, будто вечеринка продолжается.

Великий князь поднял с дивана поскуливающего Юсупова и, придерживая за талию, повёл прочь из подвала. У подножия лестницы им пришлось обойти тело. Феликс шумно сглотнул и отвернулся. Келл глазами указал Пуришкевичу на Распутина:

— Давайте-ка мы с вами его оденем.

— Зачем?

— Чтобы спокойно вывести под руки, как пьяного. На случай, если нас всё-таки проследили. Князь прострелил ему печень. Это значит — обильное внутреннее кровотечение, и жить нашему другу осталось от силы полчаса.

Сверху весело запел граммофон.