Гору яств на столе Тоня выписала в мельчайших деталях. Сколько раз она представляла себе, как друзья увидят эту картину и обязательно примутся вышучивать гастрономический разгул на их с Маяковским свадьбе! Время-то военное, несытое, а тут прямо Лукуллов пир… Сколько раз Тоня мечтала о долгожданном сборе и обязательном дурацком горько! за таким вот столом… Сколько раз видела себя невестой, сквозь дымку фаты говорящей фрачному Володе давным-давно решённое да…

Но теперь — всё. Тот, кто побеждал в десяти битвах из десяти, зашёл слишком далеко. Он остаётся под солнцем, а ей — счастливый путь. Смертельной игре в любовь настал конец.

Рама поддалась после нескольких рывков. С гулким звоном полопались весёлые подсолнухи на бумажных полосках. Серой лохматой змеёй выползла из щелей пакля. Зимний ветер ударил в распахнутое окно, снова заволок слезами Тонины глаза и повалил на пол акварельное свадебное счастье.

Покачнувшись, девушка встала на подоконник. Глянула вниз — на застывшие под синим снегом окрестные крыши, потом вверх — на пятно луны, размазанное в ночном небе. Очень по-детски шмыгнула носом…

…и нырнула в бездонную тьму двора-колодца.

Глава XXX. Запах смерти

Глава XXX. Запах смерти

В животе полыхал раскалённый шар. В ушах вместо исчезнувшего комариного звона раскатисто отдавались удары сердца. Пальцы левой руки слиплись от крови. Гранитный пол высасывал тепло. Григория знобило, по телу пробегали судороги.

Несколько раз он пробовал открыть глаза, но даже когда это удавалось, свет казался слишком ярким, а взгляд застила багровая пелена. Какие-то люди ворочали его с боку на бок и переговаривались. Слов не разобрать — одна гулкая каша.

Вдруг стало жарко. Григория подняли под руки, усадили на ступени лестницы, прислонив к стене, и пытались вправить в шубу. Дышать он мог только через раз и неглубоко. Раскалённый шар медленно перекатывался в животе, выжигая нутро. Боль росла и захватывала всё, каждую клеточку, каждый закоулочек; болели даже волосы и ресницы… Но когда боль стала оглушительной — она вдруг пропала.

В мутном сознании соткалось размытое, оплывшее лицо Акилины… Чёрный хлеб с мёдом и рыба — его последняя еда… любимая еда, которая стояла на столе после бани… А ведь как чувствовал — противу обыкновения своего помылся накануне, в пятницу, не стал субботы ждать… Чистым помирать хорошо, правильно… Дочки появились, Матрёна с Варварой: два лица, вроде как в одно слитые… Читал им перед сном от Иоанна: В начале было Слово… Слово-то в начале было плотию, и долго ещё обитало среди человеков… Дочек сменила Катя Печеркина, что прижилась на Гороховой: родич ейный, Дмитрий Иванович, и сподвигнул Григория на странствия… Давеча вспоминал Григорий с Катей житьё-бытьё в Покровском: как в Туре купались, как рыбу ловили…