— Поверь, не по злобе? сказал… Только я и вправду на войну собрался. Там год за три засчитывается. Оклады чеками выдают. Опять же орден-другой на груди лишним не будет.

— Не коси под убогого. Не поверю, чтобы ты по доброй воле на вторую ходку решился. Что стряслось?.. Молчишь… Ну, да ладно, потом расскажешь. А пока же ответь — пойдёшь со мной в горы?

— Мне сына к родителям отвезти надо.

— Отвезёшь, и приезжай в Нальчик. Как встретимся, вертолётом вылетим в Безенги? потом — в горы. На пятитысячники не полезем, но какую-нибудь сопку точно оседлаем. Ну, решайся!

— Подумаю…

— Что-то ты стал много думать в последнее время. Настораживает…

Герману самому не нравилось всё, что с ним происходило. Он не понимал, почему его извращённая натура выбрала замужнюю Ольгу, а не эту волевую и умную женщину. Леший бы с ним, с её отцом… Она сама была личностью. Недавно сообщила, что со следующего года будет брать уроки каратэ… Казалось бы, куда ей больше?.. К тому же и друзья у неё ей подстать, не дедсадовские хохотушки, как у Ольги. Поскотин тяжело вздохнул.

— Да ты, как я посмотрю, и впрямь расхворался, — заметила Людмила. — Прими аспирин и ложись сегодня пораньше. Завтра надумаешь — заходи.

Расстроенный Поскотин промычал что-то невнятное, поблагодарил доктора и вышел из кабинета. «Ладно, после экзаменов попробую объясниться», — успокоил он себя, направляясь в жилой корпус. Но ничего объяснять не пришлось. Во время его экзаменов «Валькирия» неожиданно взяла отпуск и вылетела в Кабардино-Балкарию, а Герман, выжатый после сессии, как лимон, снова уехал отдыхать к родителям. Его каникулы прошли бездарно. Встречаясь по выходным с друзьями, он целыми днями ковырялся с отцом на огороде или выгуливал сына по аттракционам в городских парках. Вернувшись с гулянок смотрел с ним на ночь глядя «Спокойной ночи малыши» с новой пластилиновой заставкой. Татьяна пару недель крепилась, отражая покорностью мелочные придирки свекрови, но вскоре не выдержала и вернулась в Новосибирск, где вновь устроилась на авиационный завод. Накануне сентября она позвонила мужу с просьбой привезти сына, мотивируя тем, что пора обустраиваться и пускать корни, а не мотаться по съёмным квартирам, пока он будет доучиваться в Институте. Герман не возражал; собрал сына, закатил прощальную пирушку с друзьями, а уже через день был дома, где без раскачки затеял ремонт. Внешне всё было как и прежде: житейские хлопоты, привычные устоявшиеся отношения, лишённые испепеляющих чувств, но ещё не подёрнутые льдом неприязни. «Дорогая…, милый…, зайка…» — гулко неслось с потолка, где супруги ловко орудовали пеньковыми кистями, нанося свежую побелку. Также буднично они объяснились, когда муж, перебирая книжные полки, случайно обнаружил в семейном альбоме несколько контрамарок на предстоящие спектакли в театр оперы и балета. Оба были готовы к переменам и оба понимали, что их совместная жизнь близится к концу.