Ящик все еще никак не хочет выдвигаться, я слышу немецкие ругательства, затем раздается ужасный грохот опрокинутого буфета и звон бьющейся посуды.

— Не ищите больше, прошу вас! — кричу я. — Думаю, мне хватит вашего грога.

Фаллер громко хохочет, стоя перед опрокинутой мебелью. Он не очень огорчен, потому что винные запасы находятся в другом шкафу.

Среди осколков он подобрал несколько таблеток пресловутого хинина и подает их мне, в то время как женщины в ужасе взирают на учиненный им разгром.

Затем я должен пройти с ним в сад, на лесопильный завод, осмотреть канал, по которому поступает питьевая вода, скотный двор… Я валюсь с ног от усталости. К счастью, быстро темнеет, и мы возвращаемся назад.

Ужин на абиссинский лад: уот[68], инджира, теч[69].

Наконец я ложусь в постель и гашу восковую свечу. Мне хочется лишь одного — покоя. Но тут дверь распахивается, и в комнату входит Фаллер в сопровождении раба с суповой миской…

— Последняя порция грога на сон грядущий, и завтра вы будете как огурчик!..

Это теплый мед, разумеется, сдобренный коньяком и приправленный корицей и гвоздикой.

Ладно, будь что будет!

Голова кружится, я совсем опьянел. Я чувствую, как меня накрывают кучей одеял, и кровать уносит меня куда-то, словно я раскачиваюсь на качелях, а весь дом ходит ходуном…

* * *

Просыпаюсь я поздно, с ощущением тошноты, но грудь очистилась, жар спал. Я и в самом деле выздоровел.

Мы идем в лес, чтобы выбрать древесину. В крупных деревьях недостатка нет, и в тот же вечер великолепный кедровый ствол разрезается на доски.

За четыре дня я успеваю получить все, что мне требуется, но надо еще каким-то образом перевезти этот громоздкий груз в Аддис-Абебу. Фаллер успокаивает меня: это сущие пустяки. Доставил же он сюда бильярд…

Доски грузят на ослов. Эти чудесные животные могут справиться с чем угодно. Представьте себе большие, длиной восемь метров, доски, связанные между собой и взваленные на спину этого маленького четвероногого; над огромной поклажей торчат одни лишь ослиные уши. Весь караван, если доглядеть на него издали, напоминает вереницу муравьев, которые тащат на себе длинные соломинки.

Я могу провести здесь еще пару дней, так как ослы передвигаются медленно и прибудут в Аддис-Абебу не раньше чем через пять-шесть дней. Я предпочитаю побыть в лесу, чем дожидаться груза в этом нескладном городе.

Здешние места великолепны, но меня не покидает горькое чувство, омрачающее все на свете. Взгляд умирающего Габре постоянно стоит перед моими глазами, как если бы этот простой человек и впрямь заронил в мою душу свою последнюю мысль… И в памяти возникает низенький курган, который мы оставили на знойной равнине, — такой, каким я увидел его в последний раз, оглянувшись на повороте.