— Кто звонил? — быстро спросил Николай Иванович.

Валентина свободной рукой взяла аппарат, понажимала кнопки.

— Номер не распознается. Не знаю, кто звонил, — она с дочерью на руках села на стул, словно в одну секунду обессилев.

Ее горящие глаза продолжали жечь Токарева, который уже не знал, куда деваться от этого умоляющего, призывного взгляда. Женщина словно хотела сказать: «Я все время старалась быть хорошей женой и матерью, я честно выполняю свою работу — родила здорового ребенка, ухаживаю за ним, ухаживаю за мужем, содержу в порядке дом. Почему моя жизнь должна превратиться в ад? Чем я заслужила, что не так сделала? Пока вы не пришли, моя жизнь была счастливой, понятной и предсказуемой. Уходите, прошу вас, уходите, пусть все остается как есть. Спрячьте ваш пистолет, не убивайте нас!»

Сначала он увидел увеличивающиеся, наполняющиеся животным ужасом глаза Валентны, потом до его слуха донесся тихий металлический шорох из прихожей. Кто-то очень осторожно поворачивал в замке ключ. Токарев приложил палец к губам, но было поздно.

— Паша, уходи! — истошно, с подвыванием закричала женщина, как кричат люди за секунду до неминуемой страшной смерти. — Тебя убьют! Беги, Паша! — она крепко, до хруста, вжала в себя дочь, встала, чтобы бежать, но упала на колени. Ноги не слушались ее. — Пашенька, родной, беги, беги!

Ее голос сорвался в страшный хрип, от которого у Токарева по телу побежали мурашки. Напуганная Лиза громко заплакала. Зайцев кинулся к двери, стал крутить ручки замков, но дверь не открывалась. Он рвал прочную железную дверь, ударял кулаком по замкам, выкрикивая ругательства.

— Ключ на столике, — резко кинул Токарев. — Что ты бьешься?

Он вынул рацию и сообщил о провале операции Шарову, дежурившему во дворе в закрытом микроавтобусе.

— Не могу, не вставляется, он ключ в замке сломал! — почти плакал Зайцев. — Не открывается.

Токарев пытался координировать задержание. Через пять минут он отложил рацию, понимая, что Баженов ушел, что он его упустил. Операция провалилась.

Маленькая Лиза протяжно плакала, Валентина билась в истерике, выкрикивая: «Паша, беги! Паша, беги! Господи, за что?» Зайцев молча сидел на полу в прихожей, подперев спиной дверь.

Первым движением Токарева было успокоить женщину, неистово бьющуюся в истерике, но он остановил себя, понимая, что является для нее сейчас самым главным врагом, виноватым во всех ее несчастьях, сломавшим жизнь.

«К Нине Солнцевой добавилась Валентина Баженова. Зачем мне это? — думал он. — Уволюсь, к чертовой матери, уволюсь! Невозможно изо дня в день видеть страдания несчастных людей. Быть косвенной причиной их страданий. Пусть другие, у кого нервы покрепче или кожа потолще, наблюдают горе других. А я не хочу больше слышать крики. Что я могу ей объяснить? За что она расплачивается? Объяснить? Хорошо! Сама выбирала мужа, видела, что за человек, не спрашивала, откуда у него деньги. На что купил БМВ, как он мог копить на домик у моря или квартиру? Закрывала глаза на достаток, не соответствующий довольствию сержанта милиции, мол, „в дела мужа я не вникаю“. Разве можно что-то объяснить убитой горем женщине, разве она услышит? Надеялась, что все само собой устроится. Не устроилось, таких примеров — сотни, а винить, кроме себя, некого. Или не знала про измены мужа, не догадывалась? Измены!»