На все гипотезы Баженов откликался то короткой ухмылкой, то ерзанием на стуле. Стало понятно, что так просто его из этой обороны не выбьешь, а придумки Токарева на него не действуют.

Мещанов посмотрел на Токарева, тот покачал головой из стороны в сторону, пожал плечами и указал глазами на выход.

— Ладно, — Мещанов кивнул и резко поднялся. — Не вижу смысла разговаривать с глухонемым. Я поеду, мне надо к утру приготовить доклады наверх. Иван Иванович, — обратился он к Шарову. — И вы собирайтесь, желательно поспать хоть пару часов, кто-то завтра должен быть в состоянии работать. Николай Иванович, ты тоже особо не задерживайся. Не хочет говорить — не надо. Мы не обязаны его спасать. Уверен, Абрамов будет более разговорчивым. Я, кстати, его дело изучал — поет, заслушаешься! И на зоне не замолкает. С ним мы сработаемся, человек ценит свою жизнь гораздо выше жизней других. Принципиальная личность.

Они пожали Токареву руку и покинули камеру.

— Сержант, оставь нас, — приказал следователь часовому. — Замок не запирай, далеко не уходи, я позову. И свет приглуши, глаза болят уже.

Когда дверь за сержантом закрылась, Токарев устало, как бы разминая ноги и разгоняя сон, прошелся от стены до стены. Баженов исподлобья не отрываясь смотрел на него. Две лампы из трех погасли. Камера стала голубоватой, предметы и лица резче, в контрастной светотени.

— Нормально? — заглянул сержант.

— Спасибо, Миша. Иди покури.

Баженов слегка выпрямился, разогнул до хруста спину, длинно выдохнул и снова потер запястья.

— Вот и весна, — вдруг выдал Николай Иванович после паузы. Он отвернулся от подозреваемого и смотрел в черное ночное окно. — Потом лето. Совсем другое дело. Летом в это время уже светло. Я лично люблю весну. Если честно, надоел уже этот снег. Холодно, темно, скользко.

Хорошо, что Мещанов догадался увести Шарова. Умный мужик, думающий. В какой-то момент стало очевидно: Баженов ничего не скажет при всех. Токарев догадался, что непробиваемое молчание не такое уж и монолитное, в нем есть уязвимости, которые можно расковырять. Главное, настроиться на волну Баженова, понять его, почувствовать. В позиции преступника всегда присутствует большая доля бравады, своеобразного геройства, и оно тем сильнее, чем больше аудитория. Часто герою нужны зрители, свидетели подвига. Гораздо приятнее бросаться на амбразуру, если сзади следят восторженные глаза товарищей или врагов, которые потом сложат песни, напишут статьи. В одиночку совершать подвиги труднее, теряется смысл. Подвиг — это обязательно последующие легенды, эпос. Без благодарных свидетелей подвиг превращается в обычный поступок, а с точки зрения здравого смысла иногда и идиотский. Вместе с тем следователь верил в свою способность развязать язык любому, в умение, как говорится, «подобрать ключик».