Токарев пока не знал, как построить допрос, но надеялся нащупать ту самую брешь. Он нарочно говорил, словно сам с собой, показывая, что не рассчитывает на ответы и не нуждается в них.

— Поеду на дачу, — мечтательно продолжал он. — Придется все-таки достраивать. Знаешь, Паша, дача — это бездонная прорва. Вкладываешь в нее деньги, суетишься, напрягаешься, спину срываешь каждый сезон, а конца работам нет. Иной раз махнешь рукой: «Продам этот геморрой, к такой-то матери, пусть другие сумасшедшие гибнут», а потом жалко. Чем заниматься-то тогда? Однажды пенсия наступит, будет куда скрыться из города, поближе к экологии. Опять же — детям останется. Это они сейчас молодое интернет-поколение, а к старости станут такими же, как и мы. Обязательно надо после себя что-то детям оставлять. Иначе никак. Мы же не звери, не волки и не зайцы, чтобы отбегать по лесу и сгинуть в безвестности на радость червякам.

Он заметил, как в глазах Баженова проснулся интерес и желание что-то добавить или оспорить.

— Зачем тогда жить и работать, если после тебя ничего не останется? Ничего, за что тебя будут помнить хотя бы собственные дети. Если повезет, то и внуки или друзья. Без надежды на память и жить-то не захочешь. Согласен?

Токарев плавно сел напротив Баженова и наклонился к нему. Лицо убийцы поменяло выражение. Может быть, вследствие не полностью выветрившегося алкоголя или общего безнадежного состояния рассуждения Николая Ивановича пробудили что-то в его душе. Токарев заметил, как непробиваемая броня дрогнула и пошла трещинами.

— Извини, мне надо позвонить. Ничего? Обещал позвонить и чуть не забыл. Неудобно же. Человек ждет, а мы тут с тобой заболтались.

Баженов безразлично пожал плечами.

— Хорошо. Сейчас, — Николай Иванович поднялся, отступил на два шага и нажал несколько кнопок на телефоне. — Валя? Не разбудил? Я так и думал, — краем глаза Токарев заметил, как вытянулась шея убийцы и загорелись его глаза. — Это капитан Токарев. Ага, давно не виделись. Есть новости по вашему супругу. Да, задержали. За что? — он посмотрел на Баженова, тот умоляюще покачал головой: «Не говори!» — Пока не могу сказать. Все зависит от него. Нет-нет, не расспрашивайте, сказал же — не могу. Да, он чувствует себя нормально, не пострадал. Почти. Ничего серьезного.

Внезапно изуродованное лицо убийцы оскалилось жалкой благодарной улыбкой. В уголках его глаз сверкнули слезы. «Вот оно! — подумал следователь. — Готов, посыпался!»

— Поговорить? — раздумывая, переспросил Николай Иванович. — Это я не знаю, вообще-то не положено. Меня накажут. Да вот он, напротив меня сидит, улыбается. Погодите, уточню.