— Я уже говорил, что мать в сороковом году умерла.

— Ах да, верно, верно… — Затем наклонился над столом и покосился на угол, в котором за шкафом возилась хозяйка. — И я, когда помоложе был, только самых свеженьких в дом брал. Гм… гм… Говоришь, от мясной торговли можно было жить? А у нас, бывало, иной раз хоть прямо в петлю лезь. Юрьев день давно прошел, пахать пора, а работника днем с огнем не сыщешь. Хоть сам за плуг становись. Еще хорошо, что полячков этих ввозить начали…

— Ты старые времена не хули, — раздалось из-за шкафа. — А нынче-то каково?

— О нынешних временах и говорить нечего, — сердито ответил старик. — Долго так все равно продолжаться не может. Как долго господь так тяжко карать может? Должен ведь какой-то предел быть.

— А разве мало грешили? Да и ты сам, с полячкой этой. Думаешь, бог не видел? Плача моего не слышал?

— Уймешься ты наконец, старая? Разве я один…

Семейную ссору прервал донесшийся со двора грохот телеги. Через минуту в комнату влетел Альфред Остниек. Видимо, он всегда прибегал к одной и той же тактике. И на этот раз он надеялся ошарашить, нагнать страх. Но из этого ничего не получилось. Попав из темноты в освещенную комнату, он зажмурился. Пока отморгался, первое впечатление было уже смазано. Оба игрока спокойно смотрели на него.

— Так дали тебе знать? — проворчал старик.

— Ты не суйся!

— Да что же я, — сердито проворчал старик и принялся собирать карты.

Когда старик со своими картами отодвинулся в сторону, Остниек грозно крикнул:

— Руки вверх!

— Это вы мне? — спокойно спросил Фердинанд Свилпинь.

— А то кому же! Не прикидывайся!

Фердинанд поднял руки. Остниек пододвинул лампу, лицо Фердинанда оказалось в кругу света. Для пущего эффекта Остниек снял колпак.

— С ума спятил! — проворчал старик из угла.

— Я сказал тебе — не суйся! Документы!

— В таком положении подать документы трудновато.

— Вынимай документы левой рукой!

Фердинанд достал из нагрудного кармана паспорт и положил на стол.