– Всё когда-нибудь кончается, ребята. Ничто не вечно.

– Вот и они нам то же твердят, мсье. – курильщик постучал чубуком по черепам.

Лейтенант с любопытством взглянул на кости:

– Не страшно?

– Уже привыкли, мсье.

– Хорошо, что привыкли. Наверху восемь орудий, их них четыре гаубицы. Бабахать начнут через час.

– И что тогда, мсье? – осторожно поинтересовался Жан.

Лейтенант выдержал драматическую паузу и осклабился:

– И ничего! Охраняем пушки и наблюдаем за атакой!

Солдаты повеселели. Кто-то другой будет сражаться. Кто-то другой будет умирать.

Обещанный лейтенантом час в подвале тянулся медленно, а для канониров пролетел птицей. Пушкари разложили инструмент: прибойники и банники, прокольники и вёдра, фитили и запалы. Гаубицы неприлично короткими стволами нацелились в небо. Дистанция была короткой и, пока офицеры ломали копья, сколько класть пороха, рядовые безучастно вертели в руках шуфлы на длинных ручках.

Зарево далёких огней на востоке обманывало часовых стрелков на верхушке сторожевой башни ложным обещанием рассвета. Они чертыхались, но обманывались вновь и вновь. Четверым французам, мёрзнущим в подвале со стеной из костяков, мерещилось, что утро не наступит никогда. Один из них встрепенулся:

– Слышали?

– Что?

– Шорох какой-то.

Прислушались. Молодой предположил:

– Крыса?

– Помолчи, а?

Жан, чей задор давно иссяк, облокотился на колесо лафета и вяло сказал:

– Крыса, наверняка. Их тут, должно быть, тысячи. Ну и слух у тебя. Я вот ни черта ни слышу из-за гупанья наверху. Что у них там происходит? Марди Гра?