Полковник-артиллерист приехал в монастырь лично проследить за подготовкой:

– Сколько пороха положили?

– Полфунта, сэр.

– Много. Ладно, подтеплит стволы.

Полковник вошёл в часовню, где два двадцатифунтовика устремляли жерла на замок сквозь пробитые в стене бойницы:

– Стрелки не беспокоят?

– Нет, мсье.

– Будем надеяться, у чёртовых насекомых кончились патроны.

Офицер разгрёб ногой строительный мусор, под которым обнаружился вделанный в пол кусок гранита. Вершина обломка была отполирована. Типично испанская безалаберность – начинать стройку, не выровняв место. Да и вообще, на кой чёрт строить монастырь в такой глуши? Неудивительно, что монахини дали отсюда дёру.

Рассветало. Полковник вернулся к гаубицам и потёр ладони:

– Попробуем, а? Могу спорить, будет перелёт!

Капитан предупредил лейтенанта на крыше. Четыре пальника опустились к казённикам. Гаубицы подпрыгнули и плюнули в небо дымом. Лейтенант с крыши оповестил:

– Перелёт двести метров!

– А я что говорил!

Утро у Врат Господа. Рык гаубиц, просверк в небе тлеющих фитилей. Гранаты падают на склон, катятся и взрываются, разбрасывая осколки.

Пока пристреливались гаубицы, в дело вступили двадцатифунтовики. Дым перемешивался с поднятой сотрясением пылью штукатурки. Ядра ударили в стену замка, и Шарп крикнул:

– Без моего приказа не стрелять!

На северной стене отмашки командира ждали пятьдесят стрелков.

Канонада разбудила тех, кто спал, возвестив, что смерть опять приступила к жатве. Согнутый в три погибели детина, услышав гром пушек, размял задеревеневшие мышцы, дивясь, как только не замёрз насмерть, и нащупал замок семиствольного ружья.

Шарп и Харпер никого не посвятили в свой план. В груде костей было устроено логово. Дно выстлали одеялами, крышей служил стол, ножки которого Харпер подпилил ровно настолько, чтобы лежать под ним плашмя. Когда Прайс проорал приказ об отходе, ирландец незаметно отстал от товарищей и шмыгнул в подвал. Червем ввинтившись в берлогу ногами вперёд, Харпер расставил перед лицом черепа и стал ждать пушечных выстрелов.