— Это я его убил. Я убил моего благодетеля…

— Что? — Мистер Сэйджхэм вдруг чрезвычайно заинтересовался. — Почему вы называете Минтона благодетелем?

— Он хотел делать механические протезы… То есть чтобы я делал… Хотел открыть дело… — пробормотал Антонио, с трудом понимая, о чем его спрашивают. Но настырный сыщик не спешил оставить его в покое:

— Дело? Любопытно. Насколько масштабное?

— Я не знаю. Он обещал телефонировать мне… Найдите маркиза де Лакруа! Я сказал Джону… рассказал, где его можно подстеречь, он должен прийти!

— Джон — это тот друг из экспертного отдела, с которым вы советовались? Кто и когда собирался подстеречь маркиза?

Морщинистое лицо сыщика выражало бесконечное терпение, но небольшие выцветшие глаза смотрели требовательно. Антонио потряс головой, будто мысли могли от этого выстроиться в правильную цепочку.

— Я не знаю. Я только сказал Джону, а потом напомнил Роуз… Спросите у него! Вы ведь тоже работаете в Мор… то есть в сыскном управлении! Скорее! Маркиз — хитрый и ловкий человек! Вам нужен телефон?

— Назовите хотя бы фамилию Джона, — темные с проседью брови чуть нахмурились. — И еще одно. Будьте добры, откажитесь от вина хотя бы на время расследования. Нам понадобится ваша помощь.

* * *

Наверное, только эта просьба всю следующую неделю не давала Антонио сорваться в пропасть. В пропасть вожделенного забвения, утешения и обманчивых винных грез.

Он хотел найти успокоение в работе, но клиентов было мало… Любящий отец, заказавший для сына заводную игрушку, да старик, которому понадобилось автоматическое кресло-качалка. Антонио корпел над каждым заказом с утра до вечера. Он превзошел сам себя, трудясь над мельчайшими деталями, от миниатюрного угольного двигателя и крошечной фигурки шофера в паромобиле до резьбы на металлических полозьях качалки. Но однажды работа закончилась, а новые клиенты так и не появились на пороге.

Отпустив подмастерьев, Антонио достал свои наброски, металлические обрезки и принялся делать первый механический протез. Вещь, которой было уже не суждено стать кому-нибудь нужной.

Он глушил желание выпить кружками крепкого дорогого кофе. И, то ли из-за кофейной горечи, то ли из-за того, что Антонио основательно отвык от трезвости, преследовало его странное чувство — тревожное ожидание непоправимого.

Непонятно, с чего бы.

Ведь все непоправимое уже случилось.

За металлической рукой последовала искусственная нога. Антонио экспериментировал с шарнирами, формой, креплениями, собирался пойти в госпиталь, чтобы предложить желающим бесплатно опробовать изделие, и так увлекся, что едва не пропустил звонок в дверь одним промозглым и болезненно теплым вечером. Колокольчик надрывался. С той стороны за цепочку дергали с раздраженным нетерпением. Но ни одного подмастерья не оставалось в доме, чтобы открыть.