– Ну, вы ведь простили моего брата, – немного смущенно пожал плечами тот.

– Ё… жики курносые! – только и смог сказать царь, перейдя на русский.

По лицу его было видно, что возникло множество вопросов, требовавших немедленного ответа, но сразу же поговорить с приближенными не получилось. К нему уже шел Филарет. Сняв с колен дочку, государь поднялся и сделал несколько шагов митрополиту навстречу. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, как будто примеряясь, куда ловчее ударить.

– Благослови, владыко! – нарушил молчание Иван Федорович.

– Бог благословит, – кротко ответил Романов, широко перекрестив всех присутствующих.

– Я полагал, ты с прочими пленными вернешься.

– Слышал я о том, что ты – царь православный, на всех переговорах требовал освобождения полоненных, – прогудел в ответ Филарет. – Зачтется сие добросердечие тебе на суде Божьем!

– На все Его воля, – отвечал ему государь, не переставая пристально смотреть на митрополита.

Тот понял невысказанный вопрос и, улыбнувшись в бороду, продолжил:

– Но также дошли до меня слухи, что ты много лет жил в разлуке с семьей своей. Грех это! Вот и навестил я твои вотчины в Неметчине.

– Вот как! Может, ты и супругу мою в православие перейти уговорил?

– Всякому овощу – свое время, государь. Жена твоя в вере тверда, а что инославная, так то – невелик грех. А вот царевича надо будет окрестить в греческой вере. Без того на Руси никак!

– Вот будем в Москве и займемся.

– Как повелишь.

– Что же, на том и порешим. Кстати, как тебе княжество-то мое?

– Мекленбург? Да ничего так, не хуже Ростова. Москва, правда, лучше!

– Ну-ну, – уловил намек царь. – Ладно, после еще побеседуем, а теперь прости, владыко, мне тут кое с кем потолковать надобно.

Рюмин, всегда отличавшийся тонким чутьем, был рядом, и едва царь отошел от митрополита, был тут как тут.

– Государь, – как бы невзначай спросил он, – а отчего ты с такой большой свитой на богомолье-то отправился?

– Да так, Климушка, – скупо улыбнулся в ответ Иван Федорович. – Тут один король совсем берега попутал. Корабли мои топить вздумал, послов захватывать… ну и, вообще, озорничает, сукин кот!