Вокруг поднялась суета, забегали какие-то женщины, очевидно, служанки. Потом появился важный господин, одетый во все черное, и попросил оставить его наедине с пациенткой.

– Ступайте, сын мой… – с трудом прошептала Клара Мария. – Мы позже договорим…

Кивнув, я вышел из покоев матери и направился к выходу. Обо всем услышанном следовало хорошенько подумать. Не скажу, что матушка сумела меня убедить, но, похоже, сама она верила в то, что сказала. Но были во всем этом какие-то нестыковки, а какие, я понять пока не мог.

– Государь, – встревоженно встретил меня Корнилий.

– Что еще? – рассеянно отозвался я.

– Тут эта, как ее, пани Мюнхгаузен!

– Что?!

– Только что въехала в ворота замка. Верхом. При ней двое вооруженных слуг.

– Нас выследили?

– Ручаюсь вам, нет!

– Но я до самого отъезда никому не говорил, что отправлюсь к матери… а, ладно – что гадать, пойдем поздороваемся.

Выглядела француженка, волей судьбы и бывшего мужа занесенная в Нижнюю Саксонию, прямо скажем, неважно. Платье, и без того пострадавшее во время охоты и ночевки, еще больше запылилось. Плечи безвольно опустились, и вся фигура выражала полную безысходность. Один из слуг спешился и помогал сделать то же самое даме, а второй тем временем оставался в седле и внимательно наблюдал за происходящим. И выглядело все это так, будто нашу веселую вдовушку доставили в замок под конвоем.

– Погоди-ка, – остановил я Михальского, – что-то не нравится мне эта сцена.

– Кажется, у нашей знакомой неприятности, – кивнул телохранитель в ответ. – Не прикажете ли разузнать, в чем дело?

– Действуй, – кивнул я и встал за колонной, чтобы меня не видели.

Получив дозволение, Корнилий скинул свою порядком потертую епанчу и, подбоченившись, подошел к Женевьеве и ее то ли слугам, то ли охранникам.

– День добрый, прекрасная пани, – начал он с таким ужасным польским акцентом, что его было не так просто понять. – Позвольте засвидетельствовать вашей милости свое глубочайшее почтение!

– Что он говорит? – удивился продолжавший сидеть конвоир.

– Черт разберет этих поляков или московитов с их варварским выговором, – буркнул второй и махнул рукой, дескать, проваливай!

– Я не с тобой разговариваю, быдло! – презрительно скривился в его сторону литвин, после чего изобразил изящный полон в сторону изумленной француженки.