«Sanctus, sanctus, sanctus» – пел хор. Дороги назад нет, там холод камеры и сырость бараков, пороховой дым и гарь сожженных домов под камышовыми крышами. Можно только вперед, в неизвестность, в звенящую пустоту. Его уста обрели хлеб причастия, разом придав новых сил. А потом чела коснулся священный елей, отделяя светловолосого парня, не слишком приметного среди прочих, от миллионов его сверстников и сообщая ему дары Духа Святого. «Некогда говорил Ты в видении святому Твоему, и сказал: „Я оказал помощь мужественному, вознес избранного из народа. Я обрел Давида, раба Моего, святым елеем Моим помазал его…“»

Прочли «Agnus Dei», и он увидел Корону Виттельсбахов, золотое чудо, память о первом баварском монархе. На плечи легла горностаевая мантия, руки затяжелели под весом скипетра и державы.

«Рука Моя пребудет с ним, и мышца Моя укрепит его. Враг не превозможет его, и сын беззакония не притеснит его…»

Древние короли преклоняли колена. Виттельсбахи, птенцы Наполеонова гнезда, унаследовали иной, гордый обычай. Господь благословляет, но власть государь берет сам.

Он поднял Корону повыше, подержал несколько мгновений, проводя последнюю черту – и возложил на свои светлые волосы.

– Amen!

Короткое слово прозвучало еле слышно, но эхо грянуло близким тяжелым громом:

– Да здравствует Король! Да здравствует Король! Да здравствует Король!..

«Сокрушу пред ним врагов его и поражу ненавидящих его».

* * *

– Я, Август, Первый сего имени, Король Баварский, Герцог Франконский и Швабский, Пфальцграф Рейнский, а также иных земель владетель и оберегатель, принимаю престол своих предков в тяжкий для Отечества час. И да будет моя королевская клятва залогом того, что не имею я забот иных, чем счастье моего народа и моей земли…

* * *

Июньские ночи коротки и похожи, словно братья-близнецы. Торжествующее царство дня торопит, подгоняет близкой белой зарей. Оттого так черны эти недолгие часы, Мать-Тьма торопится взять свое, ее покрывало кажется как никогда густым и тяжелым. Забылись сном горные вершины, опустели дороги, даже листья в лесу замерли, тщетно ожидая друга-ветерка. Тихо и покойно в Божьем мире.

Подожди немного, отдохнешь и ты…

Но в эту воскресную ночь немногие, оказавшиеся на безлюдных улицах предрассветного города, увидели, как небо на востоке вспыхнуло, рассеченное нежданной беззаконной зарницей. Беззвучное пламя упало на крыши домов, осветив шпили древних соборов, прокатилось по площадям.

Это длилось совсем недолго, всего несколько биений сердца.

Тьма вернулась. Рассвет еще не наступил.

* * *

– Извините, монсеньор, я сейчас ничего не соображаю, – вздохнул он, тщетно пытаясь открыть глаза. – Давайте завтра!..