В носовой части либурны возле «ворона» стояли десятка два вражеских легионеров. Наверное, их оставили присматривать за, как они решили, захваченным судном. Мое появление, как и следовавших за мной воинов, скорее, удивило вражеских легионеров, чем испугало. Видимо, и стрелки перешли на противоположный борт квадриремы, а катапультисты направили в ту сторону свои орудия, чтобы встретить наши лодки, потому что никто не выстрелил в нас, что было бы для нас не очень хорошо и даже прескверно. С такого расстояния от стрелы из катапульты не спасет никакой доспех и щит вместе взятые. Вражеские легионеры быстро построились в три шеренги, последняя неполная, от борта до борта, образовав стену щитов. Мои подчиненные тоже построились вслед за мной, но, как я их научил, строем «клин». Римляне хорошо умеют сражаться стенка на стенку и против неорганизованной толпы. Посмотрим, как поведут себя против непривычного построения.

То ли маленькая площадка для боя, то ли, что скорее, сработала привычка действовать по шаблону, однако наши враги пошли на нас привычным строем, не попытались охватить с флангов, чего я опасался, потому что не был уверен, что стоявшие за мной не последуют их примеру, не перестроятся в линию. Напротив меня был старый вояка. Я видел его прищуренные от напряжения глаза, глядящие из-под низко, по брови, насунутого шлема из бронзы и поверх окованной железом, верхней кромки щита. Они следили за моей саблей, которую держал острием вперед, будто собираюсь орудовать ей, как гладиусом. Мы сходились, понимая, что для одного из нас этот бой будет, скорее всего, последним. Каждый надеялся, что не для него. У меня для этого оснований было больше на те несколько сантиметров, на которые сабля длиннее гладиуса, и на ее прочность.

Я сделал выпад, будто собираюсь уколоть в левый глаз. Легионер приподнял щит ровно настолько, чтобы острие попало в железную оковку. Этот навык вырабатывается годами. Ошибся хотя бы раз — погиб или стал калекой. При этом на короткий миг, пока не услышит звук удара, враг теряет меня из вида. Я тоже применяю навык, отработанный годами — останавливаю острие клинка в паре сантиметрах от щита, после чего поднимаю его и наношу рубящий удар по шлему, короткий и резкий. Булат с неприятным скрежетом разрубает железо над левым виском, где нет защитного наполнителя из овечьей шерсти. Удар получился не смертельный, хотя есть шанс, что проломил череп, зато заставил помпеянца опустить щит. Такова натура людей — увидеть, как им сделали больно. Вот тут-то я и наношу колющий удар в прищуренный левый глаз с черным зрачком, расползшимся на всю радужку. Острие влезает сантиметров на пять. В то же самое мгновение чувствую ответный удар в свой щит на уровне живота. Взял бы противник немного ниже — и, если бы не выдержала кольчуга, а она бы расползлась при сильном уколе гладиусом, я был бы ранен в верхнюю часть бедра. Выдергиваю саблю и, хотя мой противник еще продвигается вперед, поддавливаемый стоящим сзади соратником, наношу удар его соседу слева, который пытается воткнуть гладиус мне в бочину, а мой подчиненный, стоящий позади и справа от меня, не дает это сделать, подставляет щит. Сабля рассекает железный шлем с правого бока ближе к затылку, но влезает не глубоко, разве что шкуру порезала. Наношу в исступлении еще три быстрых и коротких, и в последний раз клинок попадает в первую рассечку и наносит глубокую рану.