Антураж немного поменялся: в центре стола появился закопченный чугунок с парящей желтоватой картошкой, на большом блюде под тонко нарезанными луковицами серебрились боками обильно политые подсолнечным маслом ломтики иваси, осторожно выглядывали из-под толстого слоя сметаны чуть отливающие зеленью соленые грузди. Судя по витающему аромату, где-то в кипятке томились сосиски. По центру стола дед, деловито пошевеливая густыми бровями, целеустремленно разливал по стопарикам «Пшеничную».

«Надо срочно картошкой с маслом или салом заесть», – мелькнула у меня спасительная идея, пока я по замысловатой траектории приближался к столу.

– О, молодежь пожаловала, – чуть пьяно протянул отец. – Сейчас мы, Вадя, у них спросим. Что комсомолия думает…

– О чем спорим, – уточнил я, утвердившись на стуле, – о работе или о женщинах?

Мужики весело заржали.

– Ну, можно сказать, что и о работе, – сказал, отсмеявшись, Вадим.

Я скользнул взглядом по стоящим на полу пустым бутылкам. Шампанское, шампанское, вино, беленькая. Ага, значит, вторую добивают… Сильны.

– О проекте новой конституции спорим, – пояснил отец. – Я за многопартийность. Вон в ГДР и в Польше по несколько партий – и кому это мешает? Пусть бы были.

Я громко фыркнул. С высоты опыта моего поколения этот детский лепет был достоин лишь осмеяния, и я не задумываясь припечатал:

– Многопартийность невозможна без хотя бы относительной свободы прессы. А как сказал один мудрый человек на предложение ввести свободу прессы в СССР: «Через месяц после отмены цензуры в Чехословакии нам пришлось вводить туда танки. Скажите, кто будет вводить танки к нам?»

Дядя Вадим с интересом посмотрел на меня.

– Так можно не убирать совсем, лишь раздвинуть рамки, – загорячился отец. – Пусть все разрешенные партии будут за социализм.

– О… – протянул я, с сожалением обнаруживая пропажу сала со стола. – Вы даже не представляете пока, какие тут открываются широкие возможности для подрыва строя.

– Да как ты его подорвешь, если все за социализм?! – в сердцах воскликнул отец. – Вы с Вадимом сговорились, что ли?!

Я наложил картошки, кинул сверху толстый ломоть масла и, любуясь тем, как оно начинает плыть, размягчаясь от идущего снизу жара, сказал:

– Начнем с того, что тогда придется предельно четко сформулировать, что такое социализм, – не вообще, абстрактно, а вот прямо здесь, на местности, в частностях. Представьте, сколько будет возникать горячих споров по этим частностям, размывая границы дозволенного до полной потери политической ориентации. Например, обязательно ли при социализме собственность должна быть общенародной или допустима коллективная? Если допустима коллективная, то можно ли иметь ее не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности, как в Югославии? А почему, собственно, нет? Опять встанет вопрос с артелями… А если можно в промышленности, то почему нельзя в форме корпораций? А если можно в форме корпораций, то почему бы не начать торговать их акциями на бирже? И так по каждому существенному вопросу.