Поставила сапожки на стол, окинула их влюбленным взглядом и прищурилась на меня с подозрением:

– Сколько?

– Восемьдесят, – быстро ответил я.

Наверное, сфальшивил, потому что Софья посмотрела с укоризной и поджала губу. Мы поиграли в гляделки, и я победил.

– Ладно. – Она выглядела недовольной, и я поразился: «Как?! Ну вот как им удается нас еще и виноватыми в таких ситуациях оставить?!»

– Ладно, – повторила Софья, а потом предложила с наигранной угрозой в голосе: – Тарелку супа?

– Понял, – кивнул я и поднялся. – Не дурак, чай. Здесь добро причинил, пойду посмотрю, где еще какому ребенку слезинку утереть можно.

Уже когда я занес ногу над порогом, на плечи мне легли две ладошки.

– Спасибо, – тихо-тихо шепнула Софи мне в затылок, и от выдохнутого тепла по спине побежали мурашки.

– Обращайся, – кивнул я, не оборачиваясь, и зашагал в полутьму.

Воскресенье 15 января 1978 года, вечер

Ленинград, Измайловский проспект

– Андрей… – Папа зашел ко мне в комнату и озадаченно помахал в воздухе почтовым конвертом. – Ничего не пойму… Это случайно не тебе письмо? От… – Он бросил преисполненный недоверия взгляд на обратный адрес и с отчетливым сомнением в голосе прочел: – От Канторовича.

– О! – обрадованно подскочил я на стуле, разворачиваясь. – Давай!

– Понимаешь, – папа отдал письмо и присел рядом, на кровать, – я подумал, что это мне, просто имя с отчеством перепутали местами, и вскрыл.

– Да ничего страшного. – Я великодушно отмахнулся и торопливо вытащил сложенный вчетверо лист.

– Письмо-то я прочел. – Папа продолжал внимательно смотреть на меня.