«Это не я!» – Панический всхлип уже болтался на кончике пересохшего языка, и остро захотелось в туалет.
– Hello, Mary! How are you?[13] – Она смотрела куда-то мне за плечо.
С трудом повернул голову. В глазах рябило, и радости при виде рыжей Мэри я не испытал, лишь горькое: «А ведь мог бы и сам догадаться».
Брови у Мэри сначала удивленно взметнулись вверх, потом она чуть заметно нахмурилась.
«Завуч» резко обернулась на звук. Спустя пару секунд в глазах ее мелькнуло узнавание, и она хищно подобралась.
– Еще одна училка из Штатов… – зачарованно пробормотал Паштет.
На пятачке у дверей возникла небольшая толкучка – девчонки не торопились расходиться, заинтересованно изучая яркую-красную аляску Синти.
Я отпустил дверь и сделал пару шагов вбок. Отгородился Кузей от прямого зрительного контакта с оперативницей – береженого бог бережет и осторожно выглянул из-за прикрытия.
Синти с энтузиазмом трясла руку «завуча»:
– Я есть вице-консул Соединенных Штатов Америки Синтиция Фолк. – В голосе ее звучала насмешка. – Я есть пришедши смотреть, как Мэри проходить ее практика, не есть ли какая проблемы.
Я тягуче сплюнул и отвернулся. В животе вибрировала, затихая, тугая струна, лицо горело. Дернул Томку за рукав и хрипло спросил:
– Мы идем?
– Да. – Она наконец оторвалась от разглядывания американок и посмотрела мне в глаза. Улыбнулась и ответила: – Да, мы идем.
Синти считала конец января лучшей порой ленинградской зимы: уже нет декабрьской тьмы, но еще не прилетели лютые февральские ветра. Днем над крышами распахивалось голубое небо с редкими, медленно плывущими в вышине облаками. Все было залито негреющим, но удивительно ярким солнцем, и, казалось, город молодел, разгладив на время свои хмурые морщины.
А после заката, когда на улицы падала длинная и густая ночь, искрился в желтом свете фонарей свежий снег и призывно поблескивали в скверах ледяные дорожки. И пусть на катящих с горок Синти могла лишь завистливо коситься, но городские катки… Катки – это совсем другое дело.