«И всё? – подумалось мне. – Слабовато для колдуна!» То, что поведала Пимовна, честное слово, не произвело впечатления. Я чаял услышать леденящие кровь ужасы, а не рутинную прозу жизни. Тиф – одна из примет любого смутного времени. Причин, по которым мужик может намылить петлю, если копнуть поглубже, найдётся великое множество. А мне хотелось гарантий. Знать точно, наверняка, что слово станичного колдуна найдёт нужного адресата и сотворит чудо.

Пока я раздумывал, как сформулировать последний вопрос, бабушка Катя сама ответила на него:

– Ты, главное, верь. Вера – это единственное, что нам с тобой остаётся. Слово сказано, а время покажет, чья правда сильней…

Клубнику в Вознесенке открыто не продавали. Едешь по улице, а через двор, через два – скамейка возле калитки застелена белой тряпочкой, на ней миска с крупными ягодами, подходи пробуй. Если понравилось, можешь постучать. Мы заглянули в четыре таких двора, набрали свою норму. В местном сельпо бабушка Катя купила хлеб и штыковую лопату.

– Надо было у Глашки позычить, – сетовала она. – Я-то, старая дура, забыла совсем о своей берёзке. Будем вертаться. Поехали в столовку, немножко подтормозим[47], а потом напрямки, через Северный. Это их выпасы.

Мне тоже хотелось жрать. Перекус за столом у Фрола мало походил на обед. Яичницу три раза подогревали, и от этого она получилась какой-то беспонтовой. Котлеты подгорели настолько, что отдавали горечью. А попросить тарелку борща я постеснялся.

Пока бабушка Катя привязывала коней, я спрятал в фуфайку пропалыватель и окучник. А ну как сопрут?

Общепит на селе, во все времена, рассчитан исключительно на приезжих. Был ли он рентабелен – это второй вопрос.

Как справный казак гордится своим строевым конём, так и колхозы-миллионеры возводили Дома культуры и общественные столовые соседям на зависть. Председатели победнее тоже старались не отставать. Ведь центральная усадьба станицы – это их визитная карточка.

В Вознесенке всё было, как в большом городе: общепитовские столы, пластмассовые подносы, посуда из нержавейки, гранёные стаканы, алюминиевые ложки и вилки. Только порции накладывали от души, да не нашлось повара, который не умеет вкусно готовить. Я еле осилил всё, что выбрала для меня Пимовна: стакан сметаны, салат оливье, борщ и гуляш с гречкой. Крепко подтормозили. На семьдесят шесть копеек. Только кони не поели. Им в начале пути не положено.

Бабушка Катя знала окрестные поля, просёлки и объездные дороги не хуже иного агронома. Когда я ей об этом сказал, она засмеялась:

– Жизнь, Сашка, заставила. Расказачили нашу Кубань, и стали люди ходить пешком. По осени, как хлеб с полей уберут, нанимает общество конную бричку – и с ночлегом на Краснодар, до сенного рынка. Товар лошадь везёт, а продавцы на своих двоих. Расстояния тогда были другими. Это сейчас, по карте, до Армавира шестьдесят километров. А мы ходили не по дорогам, а по полям. Встанешь в пять утра – через три с половиной часа уже там. Да и после войны не было транспорта доступней своих ног. В 1947 году на весь наш район было у населения всего пять велосипедов. Их на праздничной демонстрации впереди колонны вели…