Размышляя над всем этим сейчас, в марте 1953 года, Алексей почему-то все более и более живо вспоминал ту, прошлую свою войну – когда советские люди дрались за выживание своей страны, и он был одним среди многих. Легко чувствовать себя ответственным за судьбу страны, когда главный калибр – 12 дюймов, вспомогательный – 6, а вокруг тысяча таких же, как ты. Тогда и вся жизнь, и война были совершенно другими – ярче, живее и страшнее во много раз.

Нет, в Корее и особенно в Китае число советских военных советников тоже считали на тысячи, а учитывая, что обычный срок советничьей службы составлял здесь год или чуть больше, за время войны через Корею прошло столько офицеров среднего звена, что их хватило бы на полнокровную армию, но все равно… Это было одиночество, и вместе с плохим предчувствием и усталостью оно все более гнуло к земле, накладывая гяжелую печать на обезображенное шрамом лицо капитан-лейтенанта. Ему все чаще и чаще хотелось сорваться, потому что ощущение знания будущего – невозвращение минного заградителя из назначенного похода по вывозу десантников или диверсантов, исчезновение из его жизни молодого командира «Кёнсан-Намдо» и тех моряков, с которыми они превратили эту удивительную лохань в нечто действительно боеспособное, приносящее пользу на войне, все это давило на Алексея в последние дни так, что он серьезно опасался за себя.

Но еще раз «все равно» – если расценивать Корею как плату за возвращение в океан, то он готов был пойти на это без колебаний, и предстоящая гибель миизага, при всей ее трагичности, была здееь достаточно приемлемой ценой.

К шести с четвертью часам вечера в передовую военно-морскую базу Йонгдьжин вошла автоколонна. Было еще сравнительно светло, и в просвет между маскировочными щитами «сарая» видно происходящее было отлично. Не веря своим глазам, Алексей наблюдал, как головные грузовики разворачиваются на пятачке перед штабным домиком, а из пространства между двумя холмами по разбитой дороге идут и идут другие.

– Эй! – негромко позвал он матроса-корейца. Матрос обернулся. На его лице можно было прочитать такое же удивление и даже изумление, которое Алексей испытывал сам. Не зная, как сказать по корейски то, что требовалось, он просто указал на баковую пушку. Артиллерист понял все мгновенно – на флоте вообще обычно служат сообразительные люди. Крикнув вниз что-то непонятное, он несколькими точными, натренированными движениями ободрал с брезентового чехла орудийной установки эавязки. Вдвоем с Алексеем они содрали c пушки чехол, серой бесформенной массой осевший вниз, на палубу. Сэади к ним подбежали несколько человек: один что-то спросил на ходу, матрос ответил, и кто-то из пришедших тут же втиснулся на сиденье вертикального наводчика. С неуместным треском и стуком распахнулась крышка ящика из кранцев первого выстрела.