– Это предсказание?

– Это логика.

– Кто же будет раскулачивать? Необольшевики какие-нибудь?

– Нет, просто бандиты. Будут легализовывать деньги, создавать агрофирмы, отбирать у фермеров и бывших колхозов землю. Образуют терроросреду с местной властью, милицией, прокуратурой. Станут помещиками, местными вождями племен, будет только один закон – сила. Как у батьки Бурнаша. Тихая гражданская война. А потом какой-нибудь кризис, выведут капиталы, и будет голод. Как сценарий?

– Это сценарий.

– Он может у вас стать реальностью. Если ничего не менять.

– Варя, я вот слушаю… А у вас такое не может стать реальностью? Ну вот придет какой-нибудь дурак и устроит, как полвека назад с кукурузой. Или хуже. Ваша централизованная система от дурака застрахована?

– Конечно. У нас сильная горизонталь власти.

– В смысле вертикаль?

– Горизонталь в смысле горизонталь. Сталинизм – это когда что сказали, то и подразумевают.

– И как это горизонталь? Я, конечно, понимаю, что если вертикаль прогнется, то это горизонталь…

– Не в этом. Понимаете, при троцкистах власть выстраивалась только вертикально. Росли вверх: инструктор обкома, завсектором, второй секретарь, первый… А число начальников ограничено. И человек ждет, когда шеф уйдет на пенсию, его снимут или помрет. И чем выше, тем сложнее. Тупик, нет смысла новым кадрам расти. Да и тому, кто в кресле сидит, нет смысла вниз падать. Вот так и загнивали. А теперь есть горизонталь власти. Служащий может наращивать блага, не только занимая руководящее кресло и увеличивая число подчиненных, а за квалификацию, за честную и преданную службу. И можно никем не руководить, а жить, продвигаясь по горизонтали, не хуже начальника учреждения. Выбор вариантов есть. И на руководящее кресло тоже есть из кого выбрать, и нет вокруг него такого ажиотажа и подсиживания. Нет смысла прогибаться. Нет смысла плодить руководящие должности под людей. Там, где есть куда двигаться умным, нет места для дурака.

– Логично, – ответил Виктор. Просто хотелось на это все что-то сказать, но трудно было найти что. Он вдруг поймал себя на том, что подсознательно, с первого момента пребывания здесь поставил себе цель: не меняться. Не меняться в ответ на то, что видишь и слышишь, не меняться от логики и чувств. Не то чтобы это было бы запоздалым проявлением детского упрямства или желанием подростка заново переосмыслить изменяющийся мир; это был даже не эгоизм, не попытка защитить свою личность любым путем. По идее это должно было мешать адаптации. Эмигранты, что уезжают в другую страну и пытаются там прилично устроиться, сами не замечают, как система переделывает их на свой образец; они считают себя русскими, они полагают, что раз они получают письма от соотечественников и бывают в России, то они продолжают и оставаться для России своими. Это не так: система жизни быстро переделывает на свой лад большинство из них, и они уже агрессивно требуют, чтобы Россия, оставаясь внешне на себя похожей, стала копией той среды обитания, к которой они приспособились. Живая, естественная Россия становится для них внутренне чужой и некомфортной.