— Но как ты догадался? — И тут же потребовал уточнения: — Боюсь чего?

— Это в спор не входило, — отрицательно покачал головой Константин, на что Глеб нетерпеливо махнул рукой:

— Я проиграл. — И, повернувшись к отцу Николаю, властно крикнул: — Чти десять молитв! — И, вновь уставившись на Константина, он бесхитростно развел руками: — Вот видишь, я слово держу. Но не сидеть же нам молча, ожидая, пока десятая не закончится. Так чего я боюсь?

— Ну, во-первых, дело для тебя новое и к тому же мерзкое, — неспешно начал Константин. — На пиру под Исадами с маху острым мечом двоюродного брата располосовать, как Святослава, например, куда как легче. Раз, и все.

— И сейчас все это пред очами вижу явственно, — кивнул согласно Глеб, пояснив: — Ведь живой я, и душа у меня тоже имеется.

— Имеется, — не стал возражать узник. — Только черная.

Глеб несогласно хмыкнул, но перебивать не стал, и Константин продолжил:

— Иное же дело — родного брата медленно, не торопясь, примучивать[73]. Да чтоб с чувством все, без суеты, без спешки ненужной. С передышками. — Он чуть не сказал «с перекурами», но вовремя поправился. — На это особый навык нужен. Руку опять же набить надо. Ведь любое дело, пусть трижды паскудное, оно умения требует. А где его взять, коли ранее такого никогда не делал? Вроде бы совсем недавно в князьях ходил, вот и непривычно.

— А ныне?

— Ныне в катах, — отрезал Константин.

— И все? — почти ликуя, спросил Глеб.

— Нет.

— Что же еще?

— А еще то, что ты сам себя боишься, — добавил Константин. — Вдруг тебе это по душе придется, в усладу ей станет. Сам-то ты себя Каином никогда не считал и не величал, да всегда оправдание содеянному находил. Вон, даже ныне, пытать меня собираясь, и то нашел на что сослаться. Здесь же, коли ты радость почуешь, навряд ли хоть самую малую лазейку сыщешь, дабы, прячась от самого себя, стыдливо в нее заползти, как гадюка болотная.

— Ишь ты как ловко крутанул! — мотнул головой Глеб, но от дальнейших комментариев отказался, лишь сердито буркнул в сторону отца Николая: — Эй, чтец! Ну-ка, потише! Мудрым речам мешаешь. — Он помедлил, прислушиваясь, и одобрил: — Вот так. А еще лучше и вовсе шепотом. — После чего попросил Константина: — А ты чего умолк-то? Излагай уж далее, братец, коли начал.

— Да я уже все сказал, — пожал плечами тот. — Одно лишь забыл. — И поинтересовался: — Путь твой будущий ведом ли тебе самому?

Глеб иронично усмехнулся:

— Откуда же нам, глупым да убогим, об этом знать. Такое токмо пред смертью открывается. Вот хоть тебе, к примеру.

Константин вздрогнул от столь прозрачного намека, если это вообще можно было назвать намеком, но тем не менее продолжил: