А дальше Леха опять удивился, потому как партизаны подтянули веревку совсем на чуть-чуть, так что Гамсахурдия, успевший крикнуть:

– Быдло!!! Нинауижю!!! Хр-р-р… – остался стоять на земле, словно балерина, – на носочках, на цыпочках. Лицо у него вздулось и посинело, он хрипел, но был жив и ухитрялся даже как-то дышать.

– Ты, если хочешь, можешь ножки поджать – быстрее сдохнешь. Нет, не поджимаешь? Жить хочешь? Ну давай, старайся, у нас времени много, – сказал Киргетов висельнику и отошел в сторонку, где стояли его товарищи и обалдевший Леха.

– Садись, старшина, покурим, – спокойно и равнодушно сказал кряжистый партизан.

– А этот?

– А этот пока потанцует. Вишь, ножонками перебирает, паскуда, – свертывая ужасного размера «козью ножку» из странички с немецким шрифтом, сказал партизан.

– Что, старшина, невесел? – усмехнулся криво Киргетов.

– Да вроде не с чего веселиться. Да и как-то оно того… – рассудительно ответил Леха. Он прислушивался к своим впечатлениям, получалось странное – ни ужаса, ни радости, мутота какая-то. Не тошнит, нет. Но как-то не по себе. Хрипит висельник, шуршит веревка по суку.

– А как оно – того? – переспросил молодцеватый партизан.

– Ну я думал, что сам командир приговор зачитает. И лопаты мы с собой не взяли. И там всякие последние желания после казни. Или перед? Да и висит он как-то не так, – взялся излагать свои сомнения Леха.

– Висит он нормально. Так они его жертву повесили. Ворота невысокие, метра два. Тоже ногами доставала. А перед этим они ее и дочку старшую в избе растянули. Старшенькая-то бросилась маму защищать, ей как раз весной шестнадцать исполнилось, только-только грудки налились. Вот ее по девичьим сисечкам – прикладом. А потом растянули. На двадцать мужиков. Моя бы воля – я бы этого капитана поганого как полено стругал, – скрежетнул зубами Киргетов.

– А что не стругаешь? Тут же никого нет, а мы не против, – удивился коренастый партизан.

– Нельзя. Нельзя человеческий облик терять. Мы – не они, – твердо сказал разведчик.

– Ты прямо как комиссар говоришь, – осуждающе заметил его подчиненный.

– Комиссар – человек книжный, жизни не нюхал. Как и лейтенатик твой. Он, конечно, парень геройский, но много открытий ему еще предстоит, – сказал Киргетов.

– В жизни все не так, как на самом деле, – в очередной раз высказал совершеннейшую истину Леха.

– Эт точно, – «по-суховски» вздохнул коренастый.

– Только я тебя не пойму, – сказал разведчику «старшина ВВС».

– Я лесовик, мне гладко говорить, сложно, – пожал плечами браконьер.

– А не про изложение речи. Про то, что готов стругать, а нельзя почему-то.