Смотришь краем глаза, завидуешь, и думаешь: — "Ну, ничего, в понедельник я тоже так же поеду!"

Тут же мысль. В понедельник-то куда больше придет — после выходных — то.

На работу кому-то неохота, а кто — то и сам припрется.

Опять же, кто придет, кто за рулем, а у него только пятница окончилась.

Домашним опять же готовить все…

Нет, нехорошо.

Надо поближе к концу недели.

В четверг например прийти, чтоб на пятницу.

А в среду заранее приду, и запишусь на четверг на девять. Надеюсь, в эту среду будут номерки на девять, а не на одиннадцать и позже.

Первым в очереди встану.

Чтоб все прилично, не как это хамло молодое, что без очереди лезет. Что ж мы, гопники что ли какие? Мы ж приличные люди.

Первый приду и никого не пропущу. Ну, только ветеранов ВОВ и героев Соцтруда. Их положено пропускать, там даже на стене объявление висит.

Ладно, так и быть, решаешь себе, в среду на четверг запишусь, на той неделе…

Тут разболтавшийся Хорь заткнулся вдруг и, уставившись за спину Паштета с легкой усмешкой заявил:

— Жена за тобой пришла!

Паша оглянулся, но как-то странно — не поворачивая головы, причем мимолетно удивился — откуда жена взялась? Вроде бы с утра жены в наличии и присутствии не было.

Альва. Та самая, с болота. Размытый контур, причем видны детали незнакомого доспеха и оружия — рукоятки кинжалов, например, вычурных и непривычных взгляду, а лица под капюшоном не разглядеть, только глаза оттуда поблескивают двойным красным бликом.

— Цаул! Цаул! — вскричала новодельная жена и жесткими деревянными пальцами очень больно зажала Паштету рот, так сильно, что зубы явно отпечатались на изнанке губ. Попаданец удивленно охнул, а черный силуэт подняв вверх стремительно удлиняющийся указательный палец, который словно у Терминатора отливал синеватой сталью, стремительно ударил этим острием Пашке в грудь. Очень больно ударил, с хрустом.

— Тайли!

Рыкнув злобно, Паша рванулся в сторону, но ни черта не вышло. Опять рванулся, выгибаясь дугой, чтоб хоть пузом отпихнуть от себя злую альву. Вынырнул из сна, не понял ничего, кроме неумолимо идущего вниз, словно гильотинный нож, серого бликанувшего кинжала. Мало не порвав себя связки и мышцы, ухватился отчаянно за лезвие, затормозив удар у своей шеи, успев краешком сознания пожалеть о разрезанной до сухожилий ладони, инстинктивно рыпнулся, но жестко сидящая на нем темная фигура вцепилась прочно, как клещ, не скинешь. Давила сверху всем своим весом на кинжал, а Паштет со всей мочи отводил уже не видное жало острия в сторону, вспотев моментом и судорожно соображая, что это все — уже явь и сидящий на нем — явно враг — рукой зажал ему рот, на помощь не позовешь, воздуха нет, перехватил гад на выдохе, и видно все плохо, ранний собачий час, чуть — чуть светает только.