— Я поняу! — напугался малец. Растопырил торбу, напрягся.

Волна атакующих докатилась до щитов и нахлынула тяжким приливом. Встретили ее жидкой разрозненной стрельбой — подловили татары удачно. Из орудий грохнули только несколько штук — у всех за день перегрев уже пошел. Трупов под щитами набралось много, потому лезли куда бодрее, не обращая внимание на стучащие по рукам топоры. И ворвались! Пошла резня — свежих татар и ногайцев против измотанных за день немцев и московитов. На глазах Паштета стоящему перед ним стрельцу воин в сверкающей надраенной кольчуге лихо смахнул руку с саблей, кровища хлестнула струей, а Паша, похолодев внутренне, не целясь ахнул картечью в прыгнувшего к нему кольчужника. Острие сабли больно ударило в грудь, заставив фон Шпицбергена отшатнуться назад на два шага, суетливо бахнул вторым стволом, но воин уже упал ничком под ноги и картечь улетела куда-то вперед, выкинул отработанно обе гильзы, удивившись мельком, что их на лету тут же подхватил худенькой воробьиной лапкой Нежило, воткнул в казенник два патрона, врезал дуплетом по тем, кто лез через щиты, свалив четырех сразу и кого-то зацепив — успел краем глаза заметить, что лихой длинноусый татарин в плоской стальной шапочке спрыгнул вниз как-то неловко, кособоко и, ощущая холодный лед ужаса, словно стекавший по потной спине, выкинул гильзы и воткнул новые патроны.

Услышал немецкую ругань, неожиданно многословно орал Шелленберг, сбитый с ног и пытающийся отбиться шпагой от рослого широкого в плечах врага, который сек сгоряча саблей, пытаясь попасть в лицо лежащему. Навскидку выстрелил, татарин упал мешком, а длинноконусный шлем его неожиданно взлетел вверх, крутясь и бликуя. На кого бог пошлет бахнул в кучу теснивших стрельцов татар. Гильзы вон — патроны в ствол. Грохнул в гущу. Перезарядка. Отстраненно, кусочком мозга удивился спокойствию слуги, тот таращился на грозного хозяина голубыми круглыми глазами, не обращая внимания на лютую толчею вокруг. Лязг сбиваемого со всей силы железа, звон и бряк столкнувшихся сабель и шпаг, рев, визг, хрип и жалобные вопли искалеченных, однотонные спины своих и разнопестрая масса врагов. И много на врагах стали — эти — уже серьезные воины.

Что-то проревел Хассе. Неожиданно увидел, что теперь заслонен спинами канониров и стрельцов.

— Стреляй! Стреляй! — рявкнул ему вполоборота повернувшись, старший канонир, успев отбить удар сабли наседавшего врага.

И Паштет, чувствую странную отстраненность, заработал как механизм. Сейчас ему дали целиться и оставшиеся патроны он использовал с толком, завалив последним — с пулей — отлично бронированного воина, которого секли в два топора и три сабли, но ничего не могли поделать. Чудом не попал в спину стрельцу, но — все же не попал, пуля ушла в бок блестящего панциря, вмяв в ровной стальной поверхности черную ямку, из которой тут же шибко потекла темная кровища.