Из тех храбрецов, что перемахнули через щиты на этом участке, живым не ушел никто. Бой, как казалось Паше, шел несколько часов, а на деле оказался куда скоротечнее — сколько надо времени, чтобы 15 раз перезарядить двустволку и прицелиться не очень старательно? Да совсем немного. Но вымотала Паштета эта драка напрочь. До дрожи рук и трясущихся коленей. Одна радость — окружающие ничуть не бодрее. Загнанные клячи.

Отдернул руку, обжегшись о ствол ружья. Через перчатку достало!

Огляделся. Как ни странно — компаньоны были живы. Залиты кровищей, одежда порвана, но явно целы. На колете Шредингера — пяток грубых разрубов, били саблей со всей дури, но не пробили. "Два слова" пыхтит, ощупывает себя корявыми лапами недоверчиво. Хассе руками об колени уперся, одышливо хрипит, втягивая с трудом горячий вонючий воздух. Но живы и целы. Профи. И сотник русский — тоже тут — странно поглядел, кивнул.

А вот подчиненных его легло много. А ранено — еще больше. Как косой по стрельцам секанули. Точно — уполовинили. Ну, понятно — у них ни кольчуг, ни колетов, ни кирас. Раненым помогают, но недвижно и плоско лежащих — очень много. И кровища под ногами в жижу землю превратила. Подошвы разъезжаются, как на подтаявшем льду.

Тут Пашу отвлекло то, что у него из груди торчит стрела. Ну не так, не бодро, на манер эрегированного члена, а воткнулась в ватник и застряла наконечником. И свисает оперенное древко вниз. Когда в него пальнули — не заметил. Даже толчка не заметил. Непослушными пальцами выдернул из ватника, бросил брезгливо на землю.

Словно после тяжелой пьянки заплетающимся шагом подошел к Хассе. Тот, не распрямляясь, покосился налитыми кровью глазами.

— Я в обоз. Зарядить надо.

— Ступай — прохрипел в ответ.

— Это куда? — растерялся очумелый шпицбергенец. Он вдруг с удивлением понял, что напрочь забыл — куда идти и где стоят телеги, а особенно — где телега канониров с его добром.

— Я доведу! — снизу заявил странно бодрый Нежило.

— Найдешь? — засомневался Паштет.

— Да, хозяин!

— "Два слова", прекрати себя щупать за мягкие места, ты не вдовица! Иди, помоги Паулю! — приказал старший канонир.

— Ребенок новорожденный — забурчал Шелленберг.

— Закрой едало и делай, что велено! — уже злее сказал Хассе.

— Иду уже — отозвался усмиренный бунтарь и троица пошла совсем не туда, куда бы пошел сам Паштет. Но спорить не стал, он чувствовал в тяжелой голове странную легкость и бездумие, словно вместо мозгов теперь внутри черепа был воздушный шарик.

Потом перед глазами все словно повернулось и встало на места. оставалось только дивиться, что так был дезориентирован. Сроду такого не припоминал за собой!