— Я не мечтаю, — неожиданно покраснел Литус. — Я думал об Эльзе…

— Похвально! Лучше думай об этой милой барышне, а не о превратностях судьбы!

— Ты считаешь ее милой? — встрепенулся Генрих.

— Ну да! Хотя, признаться, я не шибко ее разглядывал, да и вуаль закрывала половину лица…

— Когда они с Анной Леопольдовной сегодня были здесь, мне показалось, что у нее улыбка ангела…

— Да-а-а…

По пути домой, когда мы с Савкой тряслись в пролетке, я думал о том, как все в жизни переплетено. Иван Карлович погиб, а Генрих влюбился…

Кстати, надо будет найти краснодеревщика и заказать трость для Литуса. Не прощу себе, если такой подарок преподнесет ему кто-нибудь другой!

Хм… Гравер тоже нужен, однако!

11

11

По утрам я делаю гимнастику.

Сначала разминка, а потом наклоны, отжимания, упражнения на пресс — и под конец гири. Организм надо укреплять! Жаль только, что пробежки здесь не приняты, — не поймут-с!

Как раз когда я совершал вторую группу отжиманий, за дверью происходил интереснейший разговор. Мой младший брат Федечка постоянно донимал Савку просьбами рассказать о войне, и вот теперь я стал свидетелем одного такого разговора:

— Савва, ну расскажи — как вы германцев били?

— Известно как, Федор Алексаныч! Крепко мы их били!

— А братец в них стрелял?

— А как же? Стрелял! Еще как… И из браунинга своего стрелял, и из «парабела», и из пулемета, и из «траншейки»…

— А что такое «траншейка»?

— Это, Федор Алексаныч, ружье такое дробовое. Чтобы, стало быть, картечью стрелять. Ежели в окопе, то как метлой все подметает…