— И давно это у них? — переиначил я вопрос в более доступную для гренадера форму.

— Толька шта, всем гуртом набежали, вашбродь. При унтерах по взводам выходили!

Из соседнего подъезда выскочил фельдфебель Дырдин и, разглядев начальство, мелкой рысью потрусил ко мне:

— Разрешите доложить, вашбродь! — как положено по уставу, предварительно перейдя на строевой шаг. — В карауле…

— Вольно! — махнул я рукой, отметая официальный доклад. — Что происходит?

— Перегоняют их куда-то, вашбродь! Эвона как выстроились — с полной выкладкой, но без оружия. И унтера с выкладкой опять же.

Интересно…

Во дворе выстроились восемь рот полка из двенадцати, но все без оружия. Хотя трофейных «манлихеров», использовавшихся у пехотинцев для учебы, хватало на половину всего личного состава.

Значит, их переводят куда-то, где это самое оружие есть, и местное «б/у» без штыков — там без надобности.

То есть с вероятностью девяносто процентов ребята едут на фронт…

А как же перемирие?

Подробности удалось выведать у Сережи Эфрона — поступил срочный приказ из штаба округа о переформировании первых восьми рот 56-го полка в маршевые батальоны и переброске их в Польшу.

«Что? Зачем? И почему?» — непонятно, но очень любопытно.

Попивая в штабной комнате чай, я размышлял над причинами столь поспешной передислокации наших соседей. Получилось сформулировать для себя две версии — логическую и конспирологическую.

Логическая версия подразумевала зыбкость достигнутого на фронте перемирия и означала банальную переброску резервов при использовании образовавшейся паузы в военных действиях.

Конспирологическая версия основывалась на необходимости вывода из города политически неблагонадежных воинских частей. Учитывая дисциплину в запасном полку, данная версия имела право на существование.

Вечером я был вызван к Юванену и отпущен домой на ночь — согласно приказу подполковника.

Причиной этого своевременного чуда послужила записка от отца, оному подполковнику доставленная. Батюшка обращал внимание моего полкового начальства на то, что в моем случае возможно послабление относительно объявленного казарменного положения в свободное от службы время.

Любого командира части конца XX века подобный шедевр эпистолярного жанра оставил бы равнодушным, но в моем случае Озерковскому было некуда деваться, ибо noblesse oblige.