Светлый фон

– Ну что, серый кардинал, не тянем мы с тобой, чтобы решать такие задачи. А всё потому, что ты в Шушенском не зимовал и, когда произносишь архиважные задачи, не проглатываешь букву «р». Далеки мы с тобой от народа, как говаривал наш вечно молодой Владимир Ильич. Давай с горя напьёмся, что ли? Глядишь, в голову какая-нибудь умная мысля заскочит.

Кац хмыкнул, но не возразил. Я посчитал это согласием, встал с дивана, на котором мы сидели, выглянул из кабинета и крикнул Пахому, чтобы он принёс что-нибудь перекусить. Бутылка шустовского коньяка была, можно сказать, под рукой, я припрятал её в секретере, еще до отъезда на фронт. Когда Пахом зашёл в кабинет с подносом, заставленным разными чашками со съестным, я чуть не плюнул в этот поднос и в очередной раз пожалел, что позволил Первухину отправиться на операцию с десантным отделением ефрейтора Никонова. Упросил меня рыжий злодей. А кто он, спрашивается, если лишил своего императора привычного закусона. Страшно ругаясь про себя матом, я всё-таки тщательно осмотрел то, что принёс Пахом на подносе. Там были блюда для чаепития, но не для закуски. Ждать, пока дворецкий, исполняющий сейчас роль и ординарца и денщика, принесёт настоящую закуску, совершенно не хотелось. Поэтому я сквозь зубы недовольно бросил:

– Ладно, Пахом, ставь поднос на маленький стол возле дивана и иди, продолжай дежурить возле телефона.

Во дворце было два телефона – один в кабинете, а второй стоял в большом холле, сейчас выполнявшем функцию приёмной. Я мог куда-нибудь выйти или, в конце концов, пойти спать, а у телефона в приёмной всегда был человек. Или адъютант, или Первухин, а сейчас вот Пахом. Так что Михаил Второй, если был в своей резиденции, всегда был на связи. Хотя если прямо сказать, меня эта связь уже стала раздражать. Когда был в тылу у австрийцев, то мечтал хоть о какой-нибудь связи, а уже в Луцке с ностальгией вспоминал, какое это счастье – быть далеко от телефона и телеграфа. Тогда хоть действовал, а когда попал к своим, большую часть времени занимался разговорами по телефону или общением с телеграфистами. Но в Луцке я хоть не шифровался, вернее шифровкой телеграмм занимались другие люди, а сейчас, находясь в собственном доме, в разговорах с доверенными людьми нужно было говорить условными фразами. Как будто я не царь, а какой-нибудь заговорщик.

Именно такая у меня возникла мысль, когда после ухода Пахома зазвонил телефон. На другом конце провода был Николай Павлович. Искажения были кошмарные, и генерала Попова я узнал по его обычной присказке – мать-перемать. Если линия связи была под контролем германских спецслужб, то их куратор наверняка бы выпал в осадок, услышав такой разговор: «Докладываю, шеф: объект трясём, мать-перемать, по полной программе. Выяснил, что трёх огурцов, мать-перемать, и сорока семечек в кошёлке не хватает. Когда прессовал фасоль, узнал, что два огурца потерялись совсем недавно». Мой ответ был не менее загадочен: «Палыч, продолжай трясти грушу и дальше, молодого и рыжего на их телегах отсылай обратно. Всё, пока». Из этого разговора я понял, что Николай Павлович приступил к разработке Кексгольмского полка. Пока всё идёт ровно и без применения вооружённой силы со стороны прибывшего с генералом воинского контингента. Это и позволило дать команду, чтобы мой адъютант и Первухин возвращались в Гатчину. Несколько беспокоило отсутствие в расположении Кексгольмского полка трёх броневиков и сорока солдат и то, что об этом ничего не знало командование полка. Генерал Попов в первую очередь должен был выяснить управляемость полка. Знает ли командование, чем заняты подразделения, вплоть до отделений, а тем более броневиков, в настоящий момент времени. Если броневики и четыре отделения отсутствуют на территории военной части без ведома её командира, то о какой управляемости можно говорить? Мне известно, что один из этих броневиков был уничтожен при нападении на царский кортеж. Остаётся выяснить, где в ближайшее время могут появиться оставшиеся броневики и сорок солдат. В голове прозвучал ответ на свой же вопрос: конечно, здесь, в Гатчине. Германский резидент, узнав, что Михаил избежал устроенного им капкана, бросит все силы, чтобы выполнить задание и уничтожить русского императора.