Продолжая жаловаться на жизнь самодержца, я между тем достал припрятанный коньяк, подошёл к маленькому столику, где уже давно стояло две рюмки, и до краёв их наполнил. Глянув на Каца, ухмыльнулся и подмигнул, после чего без тоста и не чокаясь опустошил рюмку. Затем от греха подальше и под воздействием сущности Михаила (бывшего гвардейца и гуляки) с силой бросил опустошённую рюмку в камин. Кац, принимающий в это время свою дозу, даже поперхнулся. Откашлявшись, он возмущённо воскликнул:
– Ты что, Михась, творишь – осколки теперь замучаешься вытаскивать! Ведёшь себя как дешевый барыга, которому наплевать на работу прислуги.
– Но-но, карась, с царём разговариваешь! Ты ещё не видел, как гусары поступают, когда завершают гулянку. Это знак тебе, что на сегодня наша пьянка закончилась. Пора в койку, господин министр.
Я хохотнул, а Кац, продолжая покашливать, молча показал мне кулак и направился к выходу из кабинета. Меня эта жизнь, когда нужно соблюдать кучу условностей, уже так достала, что я, плюнув на всё, прямо в мундире завалился на диван. Потом всё-таки встал, снял ремень и портупею, вытащил из потайной кобуры маленький «вальтер», засунул его под небольшую подушку-«думку», и только после этого выключил свет и уже цивильно улёгся на диван. Идти в спальню и ночевать там в одиночестве на огромной кровати я не хотел. Лучше уж так, по-фронтовому, – завтра злее буду и целеустремлённее. И ещё одна причина была, почему я не пошёл в спальню. И это именно императорские обязанности, которые я на себя взвалил. Как я мог уйти из кабинета, когда сам распорядился протянуть сюда линию связи и установить полевой телефон? Ничего страшного, если связисты ночью увидят своего императора без ремня, гораздо хуже, если он забывает свои же распоряжения. Вот я и улегся, ожидая стука в дверь пришедших связистов. Я понимал, что ждать придётся долго. Ведь в первую очередь распорядился протянуть линию связи к замаскированному посту, а уже потом заниматься новой линией связи.
Глава 9
Глава 9
Ход моих мыслей прервал не стук в дверь кабинета, а целая серия гранатных взрывов и звуки беспорядочной стрельбы. Как ни странно, я почувствовал не беспокойство, а облегчение и даже некоторое торжество. Моё предположение, что германский резидент всё-таки не станет ждать завтрашнего выезда Михаила в Сенат, а, располагая информацией о ничтожной охране дворца в Гатчине, скомандует ликвидировать русского императора ночью. Зачем прилагать колоссальные усилия с организацией засады на дороге, а тем более в городе, где у любого дворника вооружённые люди вызовут подозрения? И он обязательно сообщит об этом городовому. Система ещё не совсем сгнила – это всё-таки 1916 год, а не октябрь 1917-го. Гораздо проще уничтожить Михаила в его дворце в Гатчине, тем более когда известно о малочисленной охране. А торжество я почувствовал, когда представил, как вытянется физиономия у этого, несомненно, умного и опасного врага, когда я прошествую в зал заседания Сената. Обязательно нужно, чтобы Кац отслеживал реакцию присутствующих высокопоставленных людей. Наверняка кто-то из них – доверенное лицо германского резидента, если не он сам.