Это осознание существующей реальности заставило собраться, сбросить с себя плед и принять сидячее положение. То, что я спал одетый, совершенно не удивило моего бывшего ординарца, на фронте он уже привык, что его подопечный часто спит не раздеваясь. Привык он и к тому, что его командир сразу же требует чашку кофе, который он научился варить даже во фронтовых условиях на костре, умудряясь не упустить его из походной турки. Вот и сейчас, только я принял сидячее положение, как мне тут же Первухин протянул маленькую фарфоровую чашку с кофе. Ритуал побудки командира был соблюдён. И он не зря был отработан. Глоток допинга заставлял мысли быстрее вертеться, а организм – переносить утренние издевательства хозяина. Такие, как умывание холодной водой, бритьё, а затем ещё и зарядка. Но этого Первухин уже не видел – не то что я его стеснялся, но где-то как-то комплексовал делать при нём растяжки и многие другие упражнения, которые были совершенно обычными в двадцать первом веке, а в это время смотрелись дико. Многие привычки личной гигиены, вбитые в меня двадцать первым веком, в это время смотрелись дико. Например, то, что я не пользовался услугами цирюльника – брился сам. Я понимал, что по крайней мере император не должен заниматься такими вещами, но душа технаря НИИ мозга не принимала многих вещей, принятых среди аристократов этого времени. Вот и мучился, выскребая свою щетину допотопной безопасной бритвой. Она хоть и английского производства, но далека от «Жилетта», который был у меня в Пущино.

Брился я очень осторожно и медленно, чтобы, не дай бог, не нанести на лицо порезы, которые были, в общем-то, характерны для нынешнего Михаила. Это долгое стояние напротив зеркала сослужило хорошую службу – мучившее меня беспокойство пропало вместе со щетиной. Что, спрашивается, волноваться? Чему суждено случиться, того не избежать. Если в этой реальности Михаилу суждено стать императором, то мелкими огрехами в процессе коронации можно пренебречь. К тому же пресса, да и общественное мнение настроены доброжелательно, и если даже случится какой-нибудь сбой, то общество постарается его просто не заметить, а если это невозможно будет, по крайней мере его не выпячивать.

После бритья время как будто сорвалось с низкого старта и начало ускоряться. Только я уселся завтракать, как явился Кац. Мой друг был удивлён моим бодрым видом и весёлостью. Как только Кац вошёл, я начал шутить над его кислой физиономией. Парень пришёл меня поддержать, а получилось наоборот – именно я его подбадривал перед серьёзной церемонией. Уже, наверное, в сотый раз напоминал, где он должен находиться и как действовать. Не забыл я его ещё раз предупредить, чтобы он внимательно наблюдал за приглашёнными гостями. Если кто удивится моему своевременному приезду на церемонию, то он, несомненно, осведомлён о попытке устранить Михаила. Генерала Кондзеровского вряд ли удастся задержать, так что выйти на организатора нападения на дворец в Гатчине остаётся только таким способом. Конечно, можно действовать и не таким дилетантским методом, ведь наверняка в охранном отделении можно найти специалиста, который способен провести грамотное следствие и выйти на заказчиков методом сопоставления фактов и допросов задержанных финнов, но это будет чертовски долго, и все организаторы тихо испарятся. А я всё-таки надеялся таким нехитрым методом выйти пусть и не на организатора покушений, но на человека, которому было известно о нападении на императорский кортеж и на дворец в Гатчине. Глядя, с каким вожделением Кац набросился на бутерброды с чёрной икрой, принесённые Первухиным для моего завтрака, я подумал: эх, заметить бы гада, который удивлён приездом Михаила в Зимний дворец, то можно было бы вытрясти из него всю нужную информацию. Ребята Берзиньша работают именно с такими клиентами и уже навострились без шума и пыли арестовывать нужного человека, даже если он имел связи и вес в обществе. А затем в подвалах Смольного прессовали его, пока он не сообщал о своих преступных действиях, намерениях и подельниках. Эти мысли не отключили моё восприятие реальности, и когда я увидел, с какой скоростью уменьшается мой завтрак. Пришлось прекращать размышлять и как когда-то в пионерском лагере начинать без разбора поглощать лежащие на тарелках блюда. Я успел урвать только один бутерброд с икрой, но зато отыгрался на греческом салате – оставив Кацу только маленькую кучку этого вкуснейшего блюда. Совместными усилиями мы освоили монарший завтрак. Его вполне хватило на двух здоровых мужиков. А если бы я съел это в одиночку, то встать с дивана точно бы не смог. А так энергии только прибавилось, я уже был способен не только размышлять и спорить с внутренним голосом, но и командовать другими людьми. Что и продемонстрировал, как только допил чай. И начал, естественно, с сидящего рядом Каца, заявив: