— И вот острие копья, вы предлагаете нам направить против своего же народа? Вы хотите гражданской войны. И бравые римские легионы придут рассудить дикарей, за коих вы нас считаете?

— Вам стоит понять, как римское зло ничтожно в сравнении с той чудовищной несправедливостью, что творится у вас дома. Вы просто не хотите замечать, что все беды, в которых вы обвиняете Рим, идут от вас же, и от ваших правителей. Мы предлагаем помощь, а вы отторгаете ее. Главный город Иудеи, провинции, столь важной для всей нашей восточной политики в целом, ныне действующим избирательным законом фактически отдается в руки небольшой кучке ваших еврейских богачей. Но вы смирились с этим, направив почему-то весь свой гнев на нас, на Рим.

— У нас есть враг. И мы прекрасно знаем его в лицо. Я смотрю прямо сейчас на это лицо. Лицо врага нашего. Мир может быть сейчас и римский, но время придет, и мы заявим о себе…

— Только если мы позволим вам. Помните об этом, юноша. Вам стоит понять, что у нас достаточно и общих врагов. Так почему же вы не хотите направить на них свое недовольство. Остановитесь, и я пока только прошу вас. Примите то, что дают вам. И не мешайте.

— Знаете, а ведь я, как и многие, боялся вас, боялся Рим, когда шел сегодня сюда. Боялся когда начал говорить с вами. Но сейчас этого страха уже нет. Вы хотели, чтобы я понял, и я действительно понял одну вещь. Если вы так сильны, как пытались меня убедить, то делали бы это не словами, а действиями. Но вы ведь также боитесь, в открытую, выступить против нас, «Освободителей Израиля», истинных сынов своей страны. Вы боитесь нас.

— Одно дело боятся, и пытаться договориться с вами, юноша. Другое же дело, когда нам просто не выгодно было бы вести прямо сейчас войну с Иудеей и вводить сюда дополнительные гарнизоны, которые должны быть направлены на другие цели. Но добиться силой вашего смирения, мы всегда успеем. Так прислушайтесь, юноша. Вам все же стоит одуматься, прежде чем вы сегодня выйдите отсюда.

— Время сомневаться прошло. Теперь настал черед наших действий.

— Смотрите, чтобы ваши действия не привели вас в могилу, вместе со всей Иудеей. Иерусалим будет растоптан, я вам обещаю, если вы не образумитесь. — Он слегка выпрямился, вытянув ногу, обутую в красный башмак на высокой подошве, и отвернулся, показывая, что этот разговор окончен.

Последнее предупреждение. Вот и все, чего он добился в эту ночь. Нахуму ничего не оставалось, как покинуть резиденцию Фракийца в разочаровании, но с твердым намерением заявить вскоре о себе, и о своих намерениях против Рима официально. «Мы можем стать сильнее». Достаточно он боялся и скрывался. Как он и сказал, время решительных действий пришло. Освобождение.