– Плехо, плехо.

Потом вытянул руку вперед – мол, пойдем, посмотрим на представление.

«Серый» усмехнулся, кивнул – пойдем. И не отставал, гад, ни на шаг! Вот привязался… Как бы его скинуть? Эх, зря поторопился, вылез, как говорится – «Штирлиц был на грани провала».

– Вы – оперный певец? Поете арии? Ну – «петь», «петь»?

– Петь? Найн, нет. Не опера. Я есть музыкант… – Иван показал пальцами, словно дергал невидимые струны. – Бас, понимаете? Контрабас.

– А, контрабас. Бум-бум-бум. Знаю. Вы в палатке что делали?

– Не понимаю, найн.

– Эх, черт бы тебя… Ладно, идем к вашим артистам. Нет-нет, не надо сворачивать. Во-он!

Раничев и сам видел, куда идти. Только вот ему туда было не надо – какая нужда встречаться с артистами? Сразу возникнут ненужные вопросы, совершенно ненужные. А от этого приставучего типа надо избавиться! Ишь, прямо к артистам и тянет, чуть ли не за руку.

Иван вдруг остановился, улыбнулся, протянул руку:

– Хуан Рамирес, артист из Кордовы.

– Густав. Так мы чего встали?

Раничев подмигнул и щелкнул себя пальцем по горлу:

– Хорошо бы вина выпить!

– Пить? Вы хотите пить? У них на кухне, наверное, есть вода.

– Не вода, нет. Выпить. Шнапс, понимаешь? Шнапс.

– Ах, шнапс…

Густав задумался и, вдруг подхватив Ивана под руку, быстро зашагал к перелеску. К машине. Так себе был автомобильчик, потрепанный, не лучше старой раничевской «шестерки»…

– Опа! – Вытащив из салона плащ, немец подкинул в воздухе серебристую фляжку.

– Шнапс! – Раничев нарочито радостно потер руки. – Ну ты даешь, Густав! Гут! Зер гут!