Я перебираю сваленные на столе железяки. Ребята сгребли найденные в Кровавой башне инструменты пыток. Хватали то, что подворачивалось под руку. Многие мне неизвестны, но большинство вполне узнаваемо.

– Ты верил, что сможешь всю жизнь резать других, а сам избегнешь кары?

Я уже улыбаюсь. Я редко так поступаю, очень редко. Потому как знаю, какое впечатление при этом произвожу на окружающих… Губы расходятся в сторону, обнажая провалы вырванных зубов. Шрам на щеке багровеет, наливается. Только глаза остаются злыми и требовательными. Сейчас передо мною закаленный в жестокостях палач, но и он отводит глаза.

– Смотри, гад! Потому как скоро ты будешь выглядеть также!!

Руки трясет, когда я перебираю тиски и зажимы, ножи и растяжки. Перед глазами на миг возникает легкая кровавая пелена. Хочется отбросить все, прыгнуть на эту тварь и рвать ее руками. Но я сдерживаюсь. Не хочу больше говорить.

…Гайдуки ушли наверх, трясти сундуки и шкафы в доме. Нелли плачет во дворе над телом какой-то старухи в разорванном переднике и со вспоротым животом. Мы медленно идем к финалу.

…Али уже не читает молитвы, не пробует задирать нос или гордо молчать. Этот кровавый студень мало похож на человека. Он только верещит и просит смерти. Легкого выхода из жизненного тупика.

Я устал.

Вид крови не принес мне покоя, крики не ласкают слух, как казалось когда-то. То, что было желанней всего, уже не радует. Надо заканчивать.

– Так где ты спрятал золото, толстяк?

Он лепечет, сбивается, поправляет себя и снова несет ерунду. Перечисляет кубки, пиастры, ковры.

– Ты не понял… Где мое золото, Али? Не порти мне день, жирный, – я беру в руки зубило. – Зачем юлишь? Надеешься, что пронесет?

Глаза его бегают, тело трясется. Он мычит кровавыми пузырями, что-то шепчет и клянется, клянется, клянется.

Я примериваюсь зубилом к растянутой на столе левой руке. Пальцы перехвачены отдельными тонкими суконными нитями. Кисть притянута и разложена. Кисть палача.

– Ты ведь сразу узнал, что я вез. Узнал и понял, что судьба дарит тебе удивительный шанс. Куруши, червонцы, золото – твой пропуск в тихую спокойную жизнь. Как же ты придумал такой план? – я вглядываюсь в круглое лицо. – Довести до сумасшествия посланника и заявить, что тот держался до конца? И самому взять то, что я вез.

Я не жду ответа – просто рублю. Очередной раздирающий уши вой. Он захлебывается, рвется из пут, верещит.

– Так почему же ты просто не порешил меня? Тургер тоже знал о золоте и угрожал, что ты пойдешь на плаху следом за мной?

Он кивает и лепечет слова, не о снисхождении – о смерти молит. Как я когда-то.