в темнице до тех пор, пока тот не

открыл ему королевскую сокровищницу

и собственный кошелек в придачу.

Так что Ричард, львиное у него было сердце

или не львиное, безусловно, отхватил себе

львиную долю богатств злосчастного казначея.

КОШЕЛЕК ИЛИ ЖИЗНЬ!

Да, задал я парням жару!

Мало того, что они, как проклятые, обороняли Аннеслей, им еще приходилось возиться со мной.

Для меня-то это время пролетело быстро, не скажу, чтобы счастливо, но незаметно. Во всяком случае, я очень смутно мог припомнить события последних дней.

Иногда сквозь жар и боль пробивались голоса тех, кто находился рядом, или тех, кого здесь быть никак не могло, от кого меня отделяло сейчас еще большее расстояние, чем от антиподов... Порой в одном из громких голосов я узнавал свой собственный и удивлялся тому, что говорю на каком-то странном языке. Потом приходил в себя настолько, что понимал — это же русский! — выдавал несколько связных фраз «на человеческом» и снова проваливался в бред.

Да, толку от меня в эти дни было не больше, чем от недоеной коровы. Каждый раз, когда ко мне возвращалась способность воспринимать окружающее, я видел рядом кого-нибудь из вольных стрелков или Катарину, иногда даже Ричарда Ли, но однажды, очнувшись, увидел над собой незнакомое и в то же время очень знакомое лицо. У наклонившейся надо мной черноволосой полной женщины были две родинки над левой бровью, карие глаза, и все-таки я вряд ли бы ее узнал, ведь она была лет на двадцать моложе, чем тогда, когда колдовала надо мной в затененной, пахнущей мятой комнате... Да, я вряд ли бы узнал ее, если бы не запах. Аромат мяты наполнял воздух, в полумраке колыхался зеленоватый дым, и память ударила в меня арбалетным болтом.

Уж не знаю, откуда у меня взялись силы ухватить Матильду Деркач за горло, во весь голос требуя, чтобы она прекратила свои чертовы штучки, иначе я!.. К счастью, Робин оторвал меня от бедняги, прежде чем я успел ее основательно придушить, а потом колдунья исчезла в лучших колдовских традициях, а вместе с ней исчезло все остальное...

...И когда меня разбудил просочившийся в окно яркий солнечный свет, Локсли обрадовал меня сообщением, что я провалялся в ауте почти сутки, а со времени нашего появления в Аннеслее прошло четыре полных дня.

Хлопотливых, мягко выражаясь, дня.

Робин мало говорил о том, что им пришлось выдержать, пока я пролеживал бока и нес чепуху на двух языках, но если Аннеслей до сих пор не был взят, значит, мои товарищи хорошо потрудились. Уже потом я узнал, что как раз в тот момент, когда я развлекался удушением ведьм, Хантингдон сымитировал штурм замка у воротной башни, чтобы его люди под шумок взобрались на полуразрушенную западную стену — и им это почти удалось.