Только тут трубы заиграли ретираду, и полк устремился прочь от распотрошённого, но так и не взятого вагенбурга. Стрелять нам в спину не стали. Лишь когда мы добрались до опушки леса снова «заговорили» длинные трубы. Однако никакого эффекта они не дали – пули просвистели над головами. Однако, как бы быстро мы не скакали, никто не отказал в помощи оставшемуся без лошади товарищу. Я лично подхватил какого-то поручика, кажется, из эскадрона Коренина, усадив его за спиной, и мы, пригибая головы, поскакали прочь от вагенбурга.

Настроение по прибытии в лагерь полка было подавленным. И это ещё мягко сказано. Поручик Ваньшин даже высказался в том роде, что надо было оставить письменные приказы, чтобы предъявить их на трибунале над Михельсоном. За это тут же едва не получил по морде от меня. Я даже сам не заметил, как кинулся на него, очнулся только когда вахмистр Обейко с поручиком Мишиным, командиром второго взвода в моём эскадроне, повалили меня на землю. Как только я бросился на Ваньшина, они тут же повисли на мне, однако вырывался я так сильно, что им пришлось повалить меня лицом в грязь.

– Всё-всё-всё! – прохрипел я, только что пузыри в грязи не пуская. – Успокоился я. Отпустите.

Я поднялся и принялся чистить мундир, безумно жалея только об одном, что теперь не могу кинуть Ваньшину перчатку. Слишком уж глупо буду выглядеть после первой эскапады. Но и оставлять этого наглеца без ответа нельзя – нашёлся тоже, драгун паршивый, Михельсона, нашего командира, поганить словесно. Пусть и заносит премьер-майора после предательства Самохина, однако мы воюем с ним плечом к плечу с самой Польши, и никто не смеет, никто…

Гневные мысли прервал ротмистр Коренин. Пока я чистил мундир поданной одним из денщиков щёткой и мысленно честил Ваньшина на все корки, он подошёл к поручику и швырнул ему в лицо перчатку. Он явно взял её у кого-то, потому что перчатка была белоснежной, или может он с собой всегда запасные носит, ходили вроде про моего бывшего командира такие слухи. Вроде, в молодости – не так и давно, на самом деле – слыл тогда ещё поручик Коренин изрядным бретёром и дуэлянтом, но так как человек он по природе своей предусмотрительный и основательный, то всегда носил с собой в кармане мундира пару идеально чистых перчаток. Специально для того, чтобы швырять их в лицо противнику. Я лично в это не верил, однако, увидев сейчас, сразу после боя, в руке ротмистра именно белоснежную перчатку, начал сомневаться.

Все проводили её взглядом, пока она, словно поседевший осенний лист, падала в грязь, а потом поглядели на двух командиров эскадронов, готовых тут же, после такого страшного и кровопролитного сражения, схватиться за шпаги – не на палашах же рубиться, век не тот – и пустить друг другу кровь. Как оказалось, видел это и Михельсон.