— Это мы сейчас посмотрим.

Я приказал Федору:

— Разведи костер.

Федор подобрал топор, с которым на меня бросался Серафим, срубил несколько веток и сложил их шалашиком. Наколол ножом лучину, поджег.

Сначала нехотя, а потом все живее огонь стал лизать ветки.

Я сунул нож в огонь.

— Эй, барин, ты чего удумал? — спросил Самоха севшим голосом.

— А вот как докрасна лезвие накалю, так глаза тебе им и достану.

— Нет, не надо, не хочу! — завыл Самоха.

— Тогда говори.

— Все скажу. Черт с ним, с Серафимом, все равно сдох.

— Где остальные люди?

— В разных местах проживают. В моем селе их больше нет, — Самоха мотнул головой в сторону убитых пищальников.

— Где еще и кто?

— Всех не знаю. За Ярославлем деревенька Ясенево есть, там Гаврила лысый, под ним — пять человек. От Ясенево на Вологду верст десять — сельцо Красный Яр, Горбун там. Звать как, не знаю, у него — тоже пяток мужиков. Все жестокие, злые, ребенка не пощадят. В Ярославле самом, возле церкви Святого Дамиана…

Голос Самохи стал тише, неразборчивее, он закатил глаза и смолк.

— Эй, Самоха, очнись! — я тряхнул его за плечо.

Куда там! Я взял его за руку — пульса нет. И этот мертвяк!

— Давай-ка, Федя, сбросим их с дороги да снежком присыплем. Хоронить — много чести.

Мы забросили трупы подальше от дороги и слегка присыпали снегом.