Действительно, преступность росла. Гангстерские разборки, убийства коррумпированных чиновников, не смогших выполнить свои обязательства, да и просто уличный бандитизм, не давали немцам спокойно жить. Всё усилилось стократно, когда из Крыма стали приезжать готы.

Беспощадные, целеустремленные и сплоченные готы орудовали казацкими шашками лучше любых пистолетов. Быстро взяв под контроль рестораны, игорный бизнес, они вплотную подбирались к банкам и промышленным предприятиям. Надо же такому случиться, что одним из готских руководителей оказался старый друг отца, депутат Рейхстага Боббер.

* * *

Боббер пригласил близнецов к себе, в сияющий стеклом и сталью кабинет, ранней осенью 1988-го.

– Ну что же, ребята, 20 лет это солидный возраст. Вильгельм был моим другом, и я хотел бы предложить вам работу. Или собираетесь учиться?

– Учиться можно и на вечернем, – ответил Абрам.

Адам промолчал. Он не стал работать у Боббера. Жизнь с готскими плясками по кабакам, с разборками, спонсированием эстрадных звезд, с высокооплачиваемыми блядями и светскими тусовками ему претила. Он твердо решил жить, как художник.

Вежливо поблагодарив Боббера за предложение и попрощавшись с братом, Адам покинул шумный Берлин, перебравшись в Москву, где и начал свои концептуальные опыты.

Вырезав в апельсине дырку, Адам вставил туда объектив камеры и, не вынимая его, снял со вспышкой 24 кадра. На всех фотографиях получился серо-оранжевый цвет внутренности апельсина. После этого Адам прокомментировал каждый снимок. Позиция «автор и камера» осталась абсолютно неколебимой, однако возник вопрос: «Нужно ли изображение в фотографии?» Любой поставленный вопрос подразумевает ответ. И хотя Адам утверждал, что ему любопытным представляется как раз обратное, он, тем не менее, отправился в путешествие. Хотелось найти синее-синее море из детского сна.

Не удавалось. Он побывал в Испании – не то; съездил в Японию, где сфотографировался в маске Будды, – море было зеленым; добрался до Крыма – и чуть не погиб, пытаясь воспитывать глупых, бесполезно; доехал до Израиля, обнаружив в Гефсиманском саду видеоматериалы, снятые с лошади, на которой сидели задом наперед, – синего-синего моря не находилось. Он даже спускался под воду на субмарине – тщетно. Странным образом проехав тысячи и отсняв километры пленки, Адам не ощущал себя видеохудожником. Он не молчал. Но говорил ли он? Обычно слова звучат громко, а у него получалось тихо. Он ничего не скрывал, всегда готов был все разъяснить, но понятнее не становилось. Его произведения казались вмятиной на поверхности, расплющенной изнутри бездной переполнявшего его «невыразимого».