Лени Рифеншталь дрожащими руками, наконец, разрезала ленточку, и толпа интеллектуалов ломанулась внутрь.

Фон Шлоссер скромно шел вместе со всеми. Охранники держались на почтительном расстоянии. Люди, пробираясь вперед, иногда даже толкали его, но фон Шлоссер продолжал идти. Он шел, счастливый и немного грустный. Грусть накатила оттого, что Герхардт так и не приехал: «Не смог, блядь», – думал фон Шлоссер и тут же одергивал себя, заталкивая глухую собачью обиду поглубже. «Нельзя, – думал фон Шлоссер, – нельзя обижаться на хозяина». И грусть уходила, а веселая щенячья радость, так похожая на счастье, захлестывала до краев, затмевая все невзгоды. «Все-таки жизнь удалась», – думал фон Шлоссер, и шел дальше по великолепным музейным галереям.

В фуршетном зале он остановился. Длинные столы для гостей были накрыты лучшими поварами герр Круасано ffa, само собой, в русском стиле. Проголодавшиеся посетители бойко уплетали румяные пирожки, запивая водкой или бургундским.

Неподалеку группа журналистов громко обсуждала экспозицию.

– Вы это видели?! – восклицал один из молодых редакторов, голубоглазый блондин с редкой в наше время арийской внешностью. – Какая живопись! Какое искреннее своевременное высказывание! Я уверен – это главная работа выставки.

– Вы говорите о «Сионских мудрецах»? – юная корреспондентка с лицом ангела восхищенно заглядывала в глаза арийцу.

– Да, да! Именно! «Сионские мудрецы пишут свои протоколы». Потрясающе! Сколько столь свойственной нам, немцам, экспрессии и философской рефлексии.

– Говорят, холст подписан псевдонимом.

– Невероятно! Неужели гений решил остаться инкогнито… Как это концептуально. Вы не находите?..

– Несомненно. Но я слышал, будто сам фон Шлоссер приложил руку…

– Что же, меня это не удивляет – тонкий человек, большая умница …

– А вот и он, господа.

Журналисты галантно, уважительно, и в то же время слегка по-свойски, как добрые сослуживцы, поздоровались с фон Шлоссером. Он протянул руку каждому: «Здравствуйте, коллега», «Приятно, коллега…»

Фон Шлоссер не кривил душой, ему были приятны любовь и уважение этих, безусловно, прогрессивных и свободолюбивых экспертов, лидеров общественного и не только общественного мнения, людей, на которых можно будет опереться в трудную минуту.

Майкл Фрейн приехал на открытие по посольской линии. Накануне решающей фазы операции захотелось взглянуть на гниющий, уже воняющий режим, который он так ненавидел.

Ненависть – не лучшее чувство для политика, но Майкл ничего не мог с собой поделать. По долгу службы он знал, к чему приведет постнацистская квазидемократия. Сколько раз он чувствовал вкус крови на губах. Потратив жизнь на подготовку операции по стиранию из реальности фашистской Германии и ее наследников, он не мог по-другому относиться к этой самодовольной, агрессивной толпе.