Все это случится, если я останусь на месте, а это не факт, поскольку есть второй основной вариант.

  Торговля и промышленность, дела, само собой, хорошие, и близость к войсковой избе многие дивиденды сулит. Но я нахожусь на казацкой земле и сам казак, а потому знаю, что на Дону воинская доблесть и удача всегда ценятся выше, чем способности управленца, по крайней мере, среди основного электората, который и выбирает атаманов. Вот и получается, что если мне и моим ватажникам сходить на Персию, то это очень хороший задел на будущее, ведь не век же мне в подручных у Кондрата и Трояна ходить.

  Два часа я гулял по степи и, в конце концов, так и не определившись, чем же мне себя занять и к чему приложить свои силы, вернулся в Черкасск, который продолжал активно перестраиваться. Во дворе Лоскута почистил коня, поставил его под летний навес, и тут ко мне ватажники подходят, все пятеро. Я вижу, что намечается серьезный разговор и чую их напряжение. Парни волнуются, а я, уже понимая, что они хотят сказать, нет. Поэтому присаживаюсь на свежескошенную рано утром в лимане свежую траву, которую работники для лошадей привезли, и спрашиваю:

  - О чем разговор будет, други?

  Ватажники расселись полукругом, и вперед выступил Иван Черкес. Он оглянулся на своих товарищей и сказал:

  - Никифор, ты наш командир, и все решаешь сам, но есть вопрос и мы хотим получить на него ответ.

  - Говори.

  - Скоро казаки на Астрахань двинутся и нам надо знать, идем мы в поход или здесь остаемся?

  Посмотрел я на парней и подумал о том, что наши мысли движутся в одном направлении. Судя по выражению лиц, ватажники хотят сходить в Персию, и если я им скажу, что мы в поход не идем, они останутся со мной, и возражений не последует, но все равно будут думать о далеких сказочных странах, где текут молочные реки, а золото как булыжники под ногами валяется.

  - Что подвигов захотелось? - спросил я Черкеса. - Не навоевались еще?

  - Так ведь, одно дело с православными резаться, которые нам свои, а другое дело басурман бить.

  Еще раз, оглядев ватажников, я принял окончательное решение и сказал:

  - Тогда вот вам мое слово - мы идем на юг.

  Парни заулыбались, и тут раздался голос отца, который неожиданно вышел из-за летнего навеса и появился рядом с нами:

  - Куда это ты собрался!?

  Тон, каким это было сказано, говорил о тот, что батя в ярости, и я не понимал почему.

  Вскочив с травы, я посмотрел на него. Кондрат стоял, чуть набычившись, лицо красное и гневное, а глаза спокойные. Так, чтобы никто не видел, он подмигнул мне и, посмотрев ему за спину, я увидел полковника Лоскута и нескольких донских старшин, которые мечтали о возвращение к старым законам, Казанкин, Соколов, Юдушкин и Турченин, знакомые все лица.