Вопрос прозвучал неожиданно. Конечно, меняюсь, собирался заявить Дарник, вот стал князем, воюю в тысяче верст от дома, даже по жене стал скучать.

— Зачем мне меняться? Раз всё вокруг мне подчиняется, меняться нет никакого смысла. Становлюсь опытней, осторожней, ну и достаточно.

— И тебя вполне устраивает то, какой ты есть? Ничего не хочется в себе поменять?

— Чем ваша вера мне больше всего смешна, так это тем, что можно грешить, а потом легко замаливать свои грехи. Нет уж! Пусть все мои грехи останутся при мне, и ни перед кем никогда я за них не буду просить прощения. А еще я люблю делать так! — Князь взял с доски две фигуры, с нарушением правил перенес их через ряд черных пешек и поставил мат черному королю — мол, на сегодня откровений хватит!

Подобные разговоры приятно возбуждали Дарника, в то же время они оставляли в его душе некое беспокойство и недовольство собой. Это почему-то напоминало ему рассказы храброго воина у костра про свои боевые подвиги. Раз рассказывает, значит, уже ничего лучше этого не совершит. И, рассказывая чужеземному священнику о своих сокровенных размышлениях, князь невольно сравнивал себя с таким вот болтливым воякой. Битва на то, чтобы убивать, а не кичиться своей смелостью, так и проживаемая тобой жизнь на то, чтобы открывать и открывать для себя что-то новое, а не сообщать кому-то о своих вчерашних мыслях. А раз сообщаешь, значит, остановился и топчешься на месте.

Однако все эти приятности и сомнения тотчас отступили в сторону, едва мирарх столь ясно и четко заявил о долгосрочном пребывании словен на Крите. В договоре, подписанном в Дикее, действительно ничего не говорилось о сроке пребывания липовского войска на ромейской службе. Там просто указывалось количество милиарисиев, которые полагались всем воинам и воеводам за каждые десять дней его службы, причем без учета выбывших из строя убитых и раненых словен. Суммы набегали немалые. И здравый ум говорил, что по пустякам держать столь дорогих наемников нет никакого резона.

Но когда пришедший с Родоса дромон привез всем дарникцам жалованье сразу за двенадцать декад, князь с изумлением понял, что ромейских чиновников баснословные государственные расходы не слишком волнуют. Напротив, чем больше золота на военные действия они выкачают из столицы, тем им самим лучше и сытнее существовать. Поэтому, в самом деле, может статься, что словен отпустят только тогда, когда на Крите не останется последнего араба. Кроме того, получая и накапливая слишком щедрую казну, сами липовцы становятся лакомой добычей для любых разбойников и пиратов. Будучи вместе в одном кулаке, они, конечно, не по зубам мелким хищникам. Однако, когда ослабевшие от ран и потерь поплывут назад на нескольких дромонах, да еще морские бури заставят дромоны пробираться домой по одиночке, тут-то и жди пиратских нападений.